Житие Преподобного Отца нашего Серафима Саровского.
Дни памяти: 2 января по ст.ст. / 15 января по н.ст.

- В изложении святителя Димитрия Ростовского. - Тропарь Преподобному Серафиму Саровскому, глас 4. - Кондак Преподобному Серафиму Саровскому, глас 2. - Примечание

Икона Дня:

Преподобный Серафим старец Саровский, родом был из Курска и происходил от благочестивых и состоятельных родителей, по фамилии Мошниных, принадлежавших к именитому купеческому сословию города; он родился 19 июля 1759 года и в святом крещений наречен был Прохором. Отец его, Исидор имел великое усердие к храмам Божьим, а мать его, Агафья, еще более мужа своего, почитаема была за свое благочестие и благотворительность. На третьем году от рождения, Прохор лишился своего отца, и единственною воспитательницею его осталась благочестивая мать его Агафья, под руководством которой он возрос в благочестии христианском и в любви к молитве и храму Божью. С раннего детства над блаженным проявлялся дивный покров Божий, явно предсказывая в нем благодатного избранника Божьего. Однажды мать его, осматривая постройку церкви, начатую еще её мужем взяла семилетнего Прохора вместе с собою на самый верх строившейся колокольни. По неосторожности отрок упал с колокольни на землю. Агафья в ужасе сбежала с колокольни, думая, что сын её разбился до смерти, но с удивлением и радостью увидела его стоящим на ногах целым и невредимым. Так над благодатным отроком исполнились слова Писания: «не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею» (Пс. 90:10–12). На десятом году Прохора начали обучать грамоте, и отрок быстро стал постигать церковную грамоту, обнаруживая светлый ум и память и в тоже время украшая себя кротостью и смирением. Но вдруг он впал в тяжкий недуг, так что домашние не надеялись на его выздоровление. В это тяжелое для него время Прохор видит в сонном видении Пресвятую Богородицу, Которая обещала посетить его и исцелить от болезни. В скором же времени слова Богоматери сбылись. В это время случился в Курске крестный ход во главе с чудотворной иконой Знамения Пресвятой Богородицы¹⁾. По причине дождя и грязи, крестный ход для сокращения пути, направился через двор Мошниной. Благочестивая Агафья поспешила вынести больного сына, приложила его к чудотворной иконе Богоматери, после чего отрок совершенно выздоровел.
С любовью прилежал благочестивый отрок к книжному учению, изучая Священное Писание и другие божественные и душеполезные книги, весь ум свой вперив к Богу, любовью к Которому пламенела его чистая душа. Между тем старший его брат занимавшийся торговлей, понемногу стал приучать к ней Прохора, но сердце отрока не лежало к этому делу: душа его стремилась стяжать себе духовное сокровище, нетленное и неоскудываемое. Не имея возможности посещать в будничные дни божественную литургию, Прохор, несмотря на то, не пропускал почти ни одного дня без посещения храма Божьего и с рассвета поднимался, чтобы прослушать утреню; в воскресные же и праздничные дни он особенно любил заниматься на свободе чтением духовно-назидательных книг причем иногда читал вслух и своим сверстникам, но более предпочитал уединение и безмолвие. От матери Прохора не утаилось направление её сына, но она не противоречила его желанию. И вот когда благочестивому юноше исполнилось семнадцать лет, он твердо решил оставить мир и, с благословения матери, напутствовавшей его медным крестом с которым с тех пор никогда не расставался, посвятил себя иноческой жизни. Оставив мир, блаженный отправился сначала на богомолье в Киево-Печерскую лавру, где один прозорливый затворник по имени Досифей, провидя в юноше доброго подвижника Христова, благословил его идти спасаться в Саровскую пустынь²⁾.
– Гряди, чадо Божье, – говорил прозорливый старец юному подвижнику, – и пребудь в Саровской обители; место сие будет тебе во спасение; с помощью Божьей, там окончишь ты и свое земное странствование. Святой Дух Сокровище благих управит жизнь твою в святыне.
Повинуясь завету прозорливого старца, Прохор пришел в Саровскую пустынь, где с любовью был принят настоятелем пустыни, старцем Пахомием иноком кротким и смиренномудрым много подвизавшимся в посте и молитве и бывшим – образцом иноков. Провидя благое произволение Прохора, Пахомий определил его в число послушников и отдал в научение старцу, иеромонаху Иосифу, бывшему казначеем обители. Находясь в келейном послушании у старца, Прохор с ревностью исполнял все монастырские правила и уставы и различные братские послушания: в хлебне, в просфорне, в столярне; кроме того, он исполнял в храме обязанности пономаря. Никогда не бывал он праздным, но постоянною работою старался предохранить себя от скуки, которую считал одним из опаснейших для инока искушений.
– Болезнь сия врачуется, – говорил он впоследствии по собственному опыту, – молитвою, воздержанием от празднословия, посильным рукоделием, чтением слова Божьего и терпением потому, что и рождается она от малодушия, беспечности и празднословия.
На церковные службы Прохор являлся прежде всех, выстаивая неподвижно все богослужение, как бы оно ни было продолжительно. Вне церкви любил он уединяться в своей келии, занимаясь рукоделием или каким-либо иным послушанием, он беспрестанно имел в памяти и сердце молитву Иисусову, силою её препобеждая различные вражеские искушения. Не довольствуясь тишиною и безмолвием Саровской обители, юный подвижник соревнуя некоторым старцам которые, с благословения настоятеля, удалились на полное уединение из монастырской ограды в глубь монастырского леса³⁾, – по благословению своего старца Иосифа также удалялся в свободные часы в лесную чащу для молитвенного безмолвия. С молитвою он соединял воздержание и пост: в среду и пятницу не вкушал никакой пищи, а в другие дни, принимая ее только один раз. Все питали уважение и любовь к необыкновенному подвижнику, постоянные и разительные подвиги которого трудно было укрыть, несмотря на глубокое его смирение. Особенно любовь и доверие являли к нему, как бы к своему родному чаду, старцы Пахомий и Иосиф. Эта любовь и всеобщее уважение Саровских иноков к юному подвижнику Христову особенно ясно выразились по следующему случаю.
В 1780 году Прохор тяжко заболел. Все тело его распухло, и он, претерпевая жестокие страдания, неподвижно лежал на своем жестком ложе. Врача не было, и болезнь не поддавалась никаким средствам; по-видимому, это была водянка. Недуг длился в течение трёх лет, половину коих страдалец провел в постели. Но слово ропота никогда не сходило с уст Прохора; всего себя, и тело и душу, он предал Господу и непрестанно молился, слезами своими омывая ложе свое⁴⁾. Духовный отец и наставник Прохора, старец Иосиф служил ему, во время болезни, как простой послушник; настоятель обители, старец Пахомий, неотлучно находился при нем; старец Исайя и другие старцы и братия также много пеклись о нем. Наконец, опасаясь за самую жизнь страдальца, Пахомий с решительностью предлагал ему позвать врача. Но блаженный с еще большею решительностью отказался от врачебной помощи.
– Я предал себя, отче святой, – сказал он старцу, – истинному Врачу душ и телес Господу нашему Иисусу Христу, и Пречистой его Матери; если же любовь ваша рассудит снабдите меня, убогого, Господа ради, небесным врачевством (т.е. причастием Св. Тайн).
Тогда старец Иосиф по просьбе больного и по своему собственному усердию, отслужил о здравии Прохора всенощное бдение и литургию; на богослужение собрались братия из усердий помолиться о страждущем. После литургии Прохор был исповедан и причастился на болезненном одре своем святых Христовых Тайн.
И вот по причащении, ему явилась в несказанном свете Пресвятая Дева Мария, сопровождаемая апостолами Иоанном Богословом и Петром. Обратившись Божественным ликом Своим к Богослову, Она сказала, указывая перстом на Прохора:
– Сей – нашего рода!⁵⁾

---

---

Потом Она возложила правую руку на его голову, – и тотчас же материя, наполнявшая тело больного, начала вытекать чрез образовавшееся в правом боку отверстие. В скором времени Прохор совсем исцелел и лишь признаки раны, бывшей истоком болезни, всегда оставались на его теле, как бы в свидетельство его дивного исцеления. На месте явления Богоматери вскоре затем, особым примышлением Божьим была сооружена двухэтажная церковь с двумя престолами и при ней больница, на месте сломанной кельи Прохора. Последний, по порученью настоятеля, собирал пожертвования на это построение и собственными руками соорудил в нижней больничной церкви престол из кипарисового дерева. Когда престол этот был освящён, преподобный Серафим до конца своей жизни причащался св. Тайн преимущественно в этом храме – для непрестанного памятования о явленном ему на сем месте великом благодеянии Божьем⁶⁾.
Пробыв в Саровской пустыни восемь лет в звании послушника, Прохор 18 августа 1786 года, 27 лет от роду, удостоил­ся пострижения в иноческий образ, при чем ему дано было новое имя – Серафим. С принятием иноческого сана, самое значение нового имени⁷⁾, напоминая Серафиму о чистоте и пламен­ном служении Богу Ангелов, возвышало в нем еще сильнейшее желание и святую ревность служить Господу. Серафим усугубил свои труды и подвиги и стал держать себя еще уединен­нее, погружаясь во внутрен­нее Богомыслен­ное созерцание.
С небольшим через год после того, преподобный был посвящен в сан иеродиакона⁸⁾. С того времени он около шести лет почти беспрерывно служил в этом сане, и к трудам прилагал труды, к подвигам еще новые, горя духом и пламенея Боже­с­т­венною любо­вью. Ночи на воскресные и праздничные дни проводил он в бодрствовании и усердной молитве, без отдыха, стоя на молитвен­ном правиле до самой литургии; по окончании же Боже­с­т­венной службы, оставал­ся еще долгое время в храме, приводя в порядок священ­ную утварь и заботясь о чистоте алтаря Господня. И при всем том блажен­ный Серафим почти не чувствовал трудов, не утомлял­ся, не нуждал­ся после них в продолжи­тель­ном отдыхе, часто совсем забывая о пище и питье, и, отходя для отдыха, жалел зачем человек не может подобно Ангелам беспрерывно служить Богу.
Все выше и выше восходила душа Серафима по лестнице добродетелей и Богомыслен­ных созерцаний, – и, как бы в ответ на его пламен­ную святую ревность, Господь утешал и укреплял его в подвигах благодатными небесными видениями, созерцать кои он сделал­ся способным вследствие чистоты сердца, непрестанного воздержания и постоянного возвышения души к Богу. Так иногда, при церковных служениях он созерцал святых Ангелов, сослужащих и воспева­ю­щих с братией, в образе молниеносных юношей, облечен­ных в белые златотканые одежды; пения их нельзя было ни выразить словом, ни уподобить никакой земной мелодии. «Сердце мое сделалось, как воск, растаяло» (Пс. 21:15), – говорил он впоследствии словами Псалмопевца, вспоминая ту неизречен­ную радость, которую испытывал при сих небесных явлениях. И не помнил он тогда от той радости ничего; помнил только, как входил в церковь, да выходил из неё.
Но особен­но благодатного, знаменатель­ного видения сподобил­ся преподобный однажды, во время Боже­с­т­венной литургии на страстной седмице. Это было в великий четверг. Литургию совершали благоговейные старцы Пахомий и Иосиф вместе с блажен­ным Серафимом, – ибо Пахомий глубоко привязал­ся к юному, но благо­искусному иноку и боже­с­т­венную службу почти всегда совершал с ним. Когда Серафим, после малого входа и паремий, возгласил: «господи, еси благо­честивым», и, вышедши в царские врата, со словами: «и ко веки веков», навел на предстоящих орарем, его внезапно озарил сверху необыкновен­ный свет, как бы от лучей солнечных. Подняв взоры на сияние, блажен­ный Серафим узрел Господа нашего Иисуса Христа в образе Сына Человеческого во славе, сия­ю­щего, светлее солнца, неизречен­ным светом и окружен­ного, как бы роем пчел Небесными Силами; ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. От западных церковных врат шел Он по воздуху, остановил­ся против амвона и, воздвигши руки Свои, благословил служащих и молящихся. Затем Он вступил в местный образ близ царских врат^9). Сердце блажен­ного преисполнилось неизречен­ною радостью, в сладости пламен­ной любви к Господу, и озарилось Боже­с­т­венным светом небесной благодати. И сам он от сего таин­ствен­ного видения мгновен­но изменил­ся видом, – и не мог ни сойти с места, ни проговорить ни слова. Многие заметили это, но никто не понимал настоящей причины про­исходящего. Тотчас же два иеродиакона подошли к Серафиму и ввели его в алтарь; но и после того он около двух часов стоял неподвижно на одном месте, – только лицо его поминутно менялось: то покрывала его белизна, подобная снегу, то переливал­ся в нем живой румянец. Служив­шим литургию старцам Пахомию и Иосифу казалось, не почувствовал ли Серафим неожиданную слабость сил, которая столь естест­венно могла случиться с ним в великий четверг после продолжи­тель­ного поста, особен­но при том уважении, какое питал к нему издавна блажен­ный Серафим; но потом поняли, что ему было видение. Когда Серафим пришел в себя, старцы спросили его, что такое случилось с ним. Серафим кротко, с детскою доверчивостью поведал им о своем видении. Опытные в духовной жизни старцы сложили в сердце рассказ его; блажен­ному же Серафиму внушили, чтобы он не возгордил­ся и не дал бы в душе места пагубной мысли о каком-либо своем досто­ин­стве пред Богом. Но никто, кроме упомянутых старцев не узнал тогда, какого дивного посещения Божьего сподобил­ся блажен­ный Серафим.
И святой, после сего благодатного небесного видения, не возмечтал о себе и о сво­их духовных дарованиях, но еще более утвердил­ся в смирен­но­мудрии. Ограждаемый глубоким смирением, не восходил от силы в силу и, непрестанно подвизаясь в духовном само­уничижении, верно и неуклонно шел царским путем Креста Господнего. С сего времени Серафим стал еще более искать безмолвия и чаще прежнего удалял­ся для молитвы в Саровский лес, где для него была устроена пустынная келья. Проводя дни, с утра до вечера, в монастыре, совершая службы, исполняя монастырские правила и послушания, вечером он удалял­ся в пустынную келью для ночной молитвы, а рано утром опять возвращал­ся в монастырь для исполнения сво­их обязанностей.
В 1793-м году Серафим на тридцать пятом году от рождения был рукоположен в сан иеромонаха¹⁰⁾. И в этом сане, он, как и прежде, но с еще большею любо­вью продолжал в течение долгого времени непрерывное священ­но служение, причащаясь ежедневно с верою и благоговением св. Христовых Тайн.
Вскоре после этого, преподобный Серафим подъял на себя еще высший подвиг и добровольно удалил­ся в пустыню. Это было по кончине любимого начальника и наставника его, блажен­ного старца Пахомия, который и благословил его пред своею кончиною на сей подвиг. С горьким плачем проводив тело своего наставника в землю, Серафим приняв на то благословение нового настоятеля, старца Исайи, своего отца духовного, оставил обитель для безмолвных подвигов в пустыне¹¹⁾.
Келья преподобного Серафима находилась в дремучем сосновом лесу, на берегу реки Саровки, на высоком холме, верст за 5 – 6 от монастыря, и состояла из одной деревянной комнатки с печкой. Подле кельи преподобный устро­ил небольшой огород, а потом и пчель­ник, которые обнес забором. Невдалеке от Серафима жили в уединении другие отшель­ники Саровские, и вся окрестная местность, состоявшая из разных возвышен­ностей, усеянная лесом, кустарником и кельями пустынножителей, как бы напоминала собою святую гору Афонскую. Посему преподобный наименовал пустынный холм свой горою Афонскою, дав и другим самым уединен­ным местам в лесу имена разных святых мест: Иерусалима, Вифлеема, Иордана, потока Кедрского, Голгофы, горы Елеонской, Фавора, – как бы для живейшего представления священ­ных событий земной жизни Спасителя, Которому он окончатель­но предал свою волю и всю жизнь. Непрестанно упражняясь в чтении святого Евангелия, он особен­но любил читать в этих местах о соответству­ю­щих их именам евангель­ских событиях. В Вифлеемском своем вертограде воспевал он евангель­ское славословие: «слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!»¹²⁾. На берегу Саровки, как бы на берегах Иордана, вспоминал он о проповеди святого Иоанна Крестителя и крещений Спасителя. Нагорную беседу Господа о девяти заповедях блажен­ства он слушал на одной горе, лежав­шей у Саровки, а на другой возвышен­ности, названной горою Преображения, созерцал в мыслен­ном соприсутствии с Апостолами славу Преобразив­шегося Господа. Забрав­шись в густоту дремучего леса, он вспоминал по Евангелию моление Господа о чаше¹³⁾ и, тронутый до глубины души внутрен­ними его страданиями, проливал слезные молитвы о своем спасении. На, так названной им горе Елеонской он созерцал славу Вознесения Христа на небо и Его сидение одесную Бога.
Одежду преподобный Серафим носил всегда одну и ту же, простую, даже убогую: на голове поношен­ную камилавку, на плечах полукафтанье как бы в виде балахона из белого полотна, на руках кожаные рукавицы, на ногах кожаные чулки и лапти; на балахоне его висел неизмен­но тот самый крест которым благословила его некогда мать, отпуская из дома в святую обитель, а за плечами лежала сумка, в которой подвижник неразлучно носил при себе св. Евангелие, которое всегда напоминало ему о спаси­тель­ном ношении благого ига и легкого бремени Христова. Все время проходило для ревностного подвижника Христова в непрестанных молитвах и псалмопениях, чтении священ­ных книг и телесных трудах.
В холодную пору преподобный собирал сучья и хворост и рубил сво­им топориком дрова для отопления своей убогой кельи. Летом он работал на своем маленьком огороде, который он сам возделывал и удобрял и овощами которого он преимуще­с­т­венно питал­ся. Для удобрения земли, он ходил в жаркие летние дни на болотистые места за мохом, – и так как он входил туда, обнажив­шись и лишь препоясав чресла свои, то комары и другие насекомые, кишев­шие над болотом, жестоко уязвляли тело его, так что оно часто не только опухало, но даже синело и запекалось кровью. Но подвижник Божий добровольно терпел эти мучи­тель­ные язвы, Господа ради, и даже радовал­ся им потому что, как говорил он, впоследствии, «страсти истребляют­ся страданием и скорбью – или про­извольною, или посылаемою Промыслом», и потому, для совершен­нейшего и надежнейшего очищения души, принимал на себя про­извольные страдания. Собрав, таким образом, мох, угодник Божий удобрял гряды, сажал семена, поливал их, полол и собирал овощи, непрестанно славословя Бога и изливая тихую, святую радость свою в пении священ­ных песнопений, которыми освежал и назидал дух свой среди однообразия телесных занятий. Обладая светлою памятью, с детства благоговейно вниматель­ный к церковным службам Серафим знал наизусть множе­с­т­во церковных песнопений, кои и любил воспе­вать, среди трудов в своей безмолвной, уединен­ной пустыни, причем некоторые, наиболее близкие к преподобному, люди замечали, что многие из этих песнопений имели наибольшее приложение к местности и к его уединен­ному иноческому доброделанию. Так святой Серафим особен­но любил часто воспе­вать «Всемирную славу»¹⁴⁾ – в честь Богородицы, Которую считал покрови­тель­ницей своей пустыни, – «Пустынным непрестанное Боже­с­т­венное желание бывает, кроме мира суетного сущим»¹⁵⁾ – антифон изобража­ю­щий пустынную жизнь и воскрыля­ю­щий душу пустынника к предметам Боже­с­т­венным, а также песнопения, возносящие душу человека к великому делу любви Божьей, к творению мира и человека, как-то: «Есть в несущих вся правда, словом созидаемая, духом совершаемая»¹⁶⁾, «Снизойди на нечистую землю повелением сво­им»¹⁷⁾ и т. д.
И вот среди этой трудовой молитвы, занимаясь где-либо работой в огороде, на пасеке, или в лесу, преподобный погружал­ся в столь глубокое созерцание духовных тайн что, незаметно для себя, прерывал работу, орудия падали из рук его, руки опускались, глаза придавали лицу особен­ный, благодатный характер само­углубления. Старец всею душою погружал­ся в самого себя, умом восходил на небо и витал в Богосозерцании. И если кому-нибудь в такие минуты случалось быть подле, или проходить мимо, то никто не смел нарушить благодатной тишины и покоя преподобного, и каждый тихо скрывал­ся от него. В каждом предмете, в каждом делании Серафим видел сокровен­ное отношение их к духовной жизни и отсюда по­учал­ся и возводил умные очи свои горе. Так при рубке дров сделав один или три обрубка, он углублял­ся в созерцание великого таин­ства Единого Бога, в Тро­ице славимого.
Сверх телесных трудов преподобный Серафим, дабы простираться все выше и выше в духовном совершен­ствовании, предавал­ся возвышен­нейшим занятиям ума и сердца и читал много книг особен­но – Священ­ного Писания, а также святоотеческих¹⁸⁾ и богослужебных. Самою первою книгою для него было св. Евангелие, с которым он никогда не расставал­ся, нося его с собою. Подвижническая жизнь, чистота сердца, молитвен­ные собеседования с Богом, духовная само­углублен­ность и огромная начитан­ность в Священ­ном Писании и душеполезных книгах – озарили ум его таким светом, что он ясно понимал и всею душою проникал смысл слова Божьего. Он поставил себе в пустыне постоянным правилом ежедневно прочиты­вать с изъяснением для себя по нескольку зачал из Евангелия и Апостола. «Душу снабде­вать, – говорил он впоследствии, – надобно словом Божьим: ибо слово Божье есть хлеб ангель­ский, им же питают­ся души, Бога алчущие. Всего же более должно упражняться в чтении Нового Завета и Псалтири. От чтения Св. Писания бывает просвещение в разуме, который от того изменяет­ся изменением Боже­с­т­венным. Надобно так обучить себя, чтобы ум как бы плавал в законе Господнем, по руководству которого должно устроят и жизнь свою. Очень полезно заниматься чтением слова Божьего в уединении и прочитать всю Библию разумно. За одно такое упражнение, кроме других добрых дел Господь не оставит человека Своею милостью, но исполнит дара разумения». И святой старец от непрестанных упражнений в чтении Слова Божьего стяжал себе этот благодатный дар разумения, а вместе с тем мир душевный и высший дар сердечного умиления. В Священ­ном Писании он искал уже не одной истины, но и теплоты духа, и нередко, за священ­ным чтением из его глаз текли слезы умиления, от которых человек, по соб­с­т­вен­ному признанию старца, согревает­ся весь и исполняет­ся духовных дарований, услажда­ю­щих ум и сердце паче всякого слова.
Ежедневно преподобный совершал по Следованной Псалтири иноческое молитвен­ное правило, по чину древнейших христианских пустынножителей; в свое время пел и читал 1-й, 3-й, 6-й и 9-й часы, вечерню, малое повечерие, молитвы на сон грядущим, при чем часто также, вместо вечернего правила, полагал по тысяче поклонов за один раз, полуночницу и другие службы церковные. Изведав все образы и степени молитвы, он восходил не только до подвига так называемой умной молитвы, но и до самой высокой на земле высоты молитвен­ного созерцания, когда ум и сердце бывают соединены в молитве, помыслы не рассеяны и сердце согревает­ся теплотою духовною, в которой воссиявает свет Христов, исполняя мира и радости всего внутрен­него человека.
Так спасаясь в пустыне в течение недели, святой Серафим накануне воскресных и праздничных дней приходил в Саровскую обитель, слушал вечерню, всенощное бдение или утреню, и за ранней литургией причащал­ся св. Таин, после чего до вечерни принимал приходив­ших к нему по сво­им нуждам братий, и потом, взяв с собою хлеба на неделю, возвращал­ся в свою пустынную келью. Всю первую неделю Великого поста он проводил в монастыре и в эти дни говел, исповедовал­ся и причащал­ся св. Тайн.
С молитвен­ными подвигами блажен­ный старец соединял подвиги великого воздержания и поста. В начале своей пустынной, отшель­нической жизни он питал­ся черствым и сухим хлебом, который брал с собою из обители по воскресеньям, на целую неделю, но и из этого количества хлеба он уделял добрую долю пустынным животным и птицам, которые очень любили его и часто посещали место его молитвен­ных подвигов. Даже диким зверям старец внушал благоговение. Так, к нему часто приходил громадный медведь, которого он кормил; по его слову, медведь уходил в лес и потом приходил снова, и старец кормил его и давал иногда кормить его сво­им посетителям. Впоследствии, преподобный Серафим еще более усугубил свой пост, отказав­шись даже от хлеба, и приучил тело к такому воздержанию, что питал­ся, по слову Апостола, «работая сво­ими руками» (1 Кор. 4:12), одними овощами своего огорода. В течение же первой недели Великого поста он вовсе не принимал пищи до причащения св. Тайн в субботу. Совсем перестав брать хлеб из обители, он в течение более двух с половиною лет жил без всякого содержания от неё, и братия недо­умевала, чем мог питаться старец все это время, не только летом но и зимою; только незадолго до смерти старец поведал некоторым близким ему лицам что он около трех лет питал­ся лишь отваром из травы снити¹⁹⁾, которую летом собирал и сушил на зиму.
Между тем многие стали нарушать безмолвие блажен­ного пустынника, часто посещая его ради духовного наставления и утешения. Многие из Саровской братии приходили к нему за советами и наставлениями, или для того, чтобы только повидать его. Умея узна­вать и различать людей, старец от некоторых уклонял­ся, сохраняя молчание. Но тех, кто имел до него действи­тель­ную духовную нужду, он охотно принимал и с любо­вью руководил их сво­ими советами, наставлениями и духовными беседами. Таковыми были, например его постоянные посетители схимонах Марк и иеродиакон Александр²⁰⁾: но и они, находя иногда старца совершен­но погружен­ным в Богомыслие, не осмеливаясь нарушить его покой, или дожидались конца его молитвен­ных подвигов или, прождав некоторое время, тихо удалялись от старца. Бывали у преподобного и посторонние посетители. Если же, вне своей пустынной кельи, старец неожиданно встречал кого-либо в лесу, то, обыкновен­но, не вступая в беседу, со смирением кланял­ся ему и уходил прочь, ибо от молчания, как говорил он впоследствии в сво­их наставлениях, никто никогда не раскаивал­ся. Но вообще Серафим тяготил­ся посетителями, нарушав­шими его безмолвие. Особен­но было для него тяжело, когда приходили к нему женщины; но уклоняться от наставлений им он не мог, считая это делом неугодным Богу. Тогда святой старец на том случайном основании, что женскому полу возбранен вход на св. гору Афонскую, решил­ся распространить это запрещение и на свой холм названный им тем же именем. Придя однажды в монастырь во время совершения Боже­с­т­венной литургии, Серафим просил на то благословенья у стро­ителя Саровского, старца Исайи, который, после некоторого недо­умения²¹⁾, благословил его на то иконой Богоматери, именуемой «Блажен­ное Чрево»²²⁾. Вместе с тем, старец Серафим обратил­ся с горячею мольбою к Богу и Пресвятой Богородице, дабы желанье его исполнилось, и женщинам был бы возбранен вход на его пустынный холм так, чтобы это не было камнем преткновения и соблазна, как некоторым из братий, так еще более и мирянам; в удостоверение изволения Божья на сие прошение, он просил знамения в виде преклонения ветвей дерева, мимо которого он проходил, возвращаясь с праздника Рождества Христова из Сарова в свою пустынную келью. И вот когда он на 26-е декабря ночью, пошел в Саров к Боже­с­т­венной литургии, то, дошедши до места, где грунт земли круто спускает­ся вниз увидел, что с обеих сторон тропинки огромные сучья с вековых сосновых деревьев завалили дорожку и преградили проход к его кельи, тогда как с вечера ничего подобного не было. Тогда святой старец в чувстве живейшей благодарности Богу, пал на колени, уразумев из про­исшедшего, что желание его угодно Господу. И сам он поспешил завалить колодами тропинку к себе, и не только женщинам, но и вообще посторонним лицам с этих пор вход к нему был совершен­но закрыт.
При виде таких подвигов великого старца, исконный враг рода человеческого вооружил­ся против него всевозможными искушеньями и кознями. Так он наводил на подвижника различные страхования, то, испуская за дверями как будто вой дикого зверя, то, представляя, что как будто скопище народа ломит дверь его кельи, выбивает косяки, бросает в старца обрубок дерева и т. п.; по временам и днем, но особен­но ночью, во время молитвен­ного предстоянья преподобного старца Серафима, ему видимо вдруг представлялось, что келья его разваливает­ся и со всех сторон врывают­ся с яростным ревом страшные звери; иногда вдруг пред ним появлялись отверстые гробы с восста­ю­щими из них мертвецами. И когда, впоследствии, один мирянин в простоте сердца своего, спросил его: «батюшка, видали ли вы злых духов?» – он отвечал с улыбкою: «они гнусны, – как на свет ангела взглянуть грешному невозможно, так и бесов видеть ужасно, потому что они – гнусны». Но все эти страшные видения, ужасы и искушения, сопровождаемые иногда и телесными страданиями, благодатный старец превозмогал теплою молитвою и препобеждал силою Честного и Животворящего Креста Господня.
Неоднократно старец Серафим был искушаем духом често­любия, избираемый в игумены и архиманд­риты разных монастырей²³⁾; но он всегда в таких случаях с непоколебимою твердостью, растворен­ною глубокими смирением отклонял от себя эти назначения, стремясь к истинному подвижничеству и в иноческом житии ища лишь спасения души своей и ближних.
Видя смирен­но­мудрие святого старца, дьявол воздвиг на него сильную мыслен­ную брань²⁴⁾, поддерживая ее с такою силою, от которой падали некоторые и из великих подвижников. Тогда старец Серафим, в тяжком душевном обстоянии, обратил­ся с сердечною молитвою к Подвигоположнику нашего спасения Господу Иисусу Христу и его Пречистой Деве Матери, и в тоже время, для устранения и истребления дьяволь­ских козней, решил­ся подъять на себя новый высший молитвен­ный подвиг по примеру древних христианских столпников. В глубине дремучего леса, в ночное время, никем невидимый, всходил он на высокий гранитный камень, для усиления своего молитвен­ного подвига, и долго­времен­но молил­ся на нем, стоя на ногах или коленопреклонен­ный, взывая от глубины души мытареву молитву:
– Боже, милостив будь мне грешному!
В кельи своей сей новый столпник поставил также небольшой камень, на котором молил­ся с утра до вечера, оставляя тот камень лишь для отдохновения от крайнего изнурения сил или для небольшого укрепления себя скудною пищею. В этом великом подвиге преподобный Серафим провел тысячу дней и тысячу ночей. Враг окончатель­но был побежден, и мыслен­ная брань прекратилась. Но от такого необычайного молитвен­ного подвига и почти трехлетнего стояния на ногах старец пришел в крайнее телесное изнурение и получил тяжкие, болезнен­ные язвы на ногах, кои не оставляли его до самой смерти. И только тогда, наконец, прекратил он свой невыносимо тяжкий подвиг столпничества, на который и в древности решались лишь весьма немногие подвижники. Но при жизни старца никто не знал о сем необычайном молитвен­ном его подвиге, который он сумел скрыть от любо­пытству­ю­щего взора человеческого. К быв­шему после старца Исайи игумену Нифонту был о Серафиме от преосвящен­ного епископа Тамбовского тайный запрос, на который настоятель Саровский отвечал: «о подвигах и жизни о. Серафима мы знаем; о тайных же действиях таких, также о стоянии 1000 дней и ночей на камне, никому не было известно»²⁵⁾. И лишь незадолго до блажен­ной кончины своей преподобный Серафим, по примеру многих других подвижников в числе других обстоятель­ств своей жизни, поведал некоторым из Саровской братии и о сем своем дивном подвиге. Один из слушателей заметил тогда, что подвиг этот выше сил человеческих. На сие святой старец заметил со смирением веры:
– Святой Симеон Столпник сорок семь лет стоял на столпе: а мои труды похожи ли на его подвиг?
Когда же собеседник заметил что, вероятно, старец ощущал в это время помощь благодати укрепля­ю­щей, преподобный отвечал:
– Да, иначе сил человеческих не хватило бы... Внутрен­не подкреплял­ся и утешал­ся я этим небесным даром, свыше нисходящим от Отца светов. Потом, немного помолчав, прибавил:
– Когда в сердце бывает умиление, то и Бог бывает с нами²⁶⁾.
Посрамлен­ный дьявол начал стро­ить новые козни святому старцу для удаления его из пустыни. Он послал на него злых людей, которые, встретив преподобного в лесу, стали требо­вать от него денег будто бы получаемых им от приходящих к нему мирян. Старец отвечал, что он ни от кого не получает денег. Но они не поверили, и один из злодеев бросил­ся на него, но сам упал. Серафим обладал телесной силой и, с топором в руках мог бы защищаться против трех разбойников. Но он вспомнил слова Спасителя: «все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26:52); и, опустив топор, сложил крестообразно на груди руки и кротко сказал:
– Делайте, что вам надобно.
Один злодей, подняв топор, так сильно ударил старца обухом топора по голове, что у него изо рта и ушей хлынула кровь. Преподобный Серафим в беспамятстве упал. Злодеи продолжали яростно бить его обухом топора, поленьями, руками и ногами. Наконец, заметив, что он не дышит и считая его мертвым, они связали ему веревками руки и ноги, намереваясь бросить тело его, для сокрытия своего преступления, в реку; сами же бросились в келью старца за предполагаемой добычей, но, тщатель­но пересмотрев перебрав и переломав все в кельи, ничего не нашли, кроме святой иконы и нескольких картофелин. Тогда они пришли в страх и раскаянье, что убили, без всякой пользы для себя, святого, нестяжатель­ного человека Божьего, и бросились бежать. Между тем Серафим, очнув­шись и кое-как развязав себе руки, вознес к Богу молитву о прощении сво­их убийц и с трудом дополз до своей кельи, где провел всю ночь в жестоких страданиях. На другой день с величайшим трудом добрел он в обитель во время литургии. Вид его был ужасен: волосы были смочены кровью, спутаны и покрыты пылью и сором, лицо и руки избиты, уши и уста запеклись кровью, несколько зубов было вышиблено. На вопросы ужаснув­шейся при сем зрелище братии старец молчал, но, попросив к себе настоятеля, старца Исайю, и монастырского духовника, поведал им о случив­шемся. И вот, к злорадству дьявола, Серафим принужден был остаться в монастыре. Нестерпимо страдал он и лежал еле живой, не принимая никакой пищи. Так прошло восемь суток. Тогда, отчаявшись за его жизнь, послали за врачами, которые, освидетель­ствовав Серафима, нашли, что голова у него проломлена, ребра перебиты, грудь оттоптана, все тело по разным местам покрыто смертель­ными ранами, и удивлялись, как старец мог остаться в живых после таких побоев. Для совещания о том, что лучше предпринять к облегчению старца, братия собрались в его кельи. В тоже время послали за настоятелем. И вот, – в ту минуту, когда оповестили, что настоятель идет, преподобный Серафим забыл­ся и уснул тонким, легким, спокойным сном. Во сне увидел он дивное видение, подобное тому, какое видел некогда ранее, когда, еще в бытность свою послушником лежал в смертель­ной болезни. К нему подошла Пресвятая Богородица, в царской порфире, окружен­ная небесною славою; за Ней шли апостолы Петр и Иоанн Богослов. Остановясь у одра, Пресвятая Дева перстом правой руки показала на больного и, обратясь Пречистым Ликом Сво­им в ту сторону, где стояли врачи, про­изнесла:
– Что вы трудитесь?
Потом, обратясь опять лицом к старцу Серафиму, про­изнесла:
– Сей – от рода Моего!
После этого, видение, которого присутствовав­шие и не подозревали, кончилось, – а когда настоятель вошел в келий, больной снова пришел уже в себя. Отец Исайя стал настоятель­но и с любо­вью уговари­вать его воспользо­ваться советами и помощью врачей. Но больной, несмотря на отчаянное свое положение, после стольких забот о нем к удивленью всех твердо отвечал, что теперь он не желает никакого пособия от людей, умоляя настоятеля позволить ему предоставить свою жизнь Богу и Пресвятой Богородице. Настоятель принужден был исполнить желание старца, который от дивного Боже­с­т­венного посещения в продолжение нескольких часов находил­ся в несказанной, неземной радости. Потом старец успоко­ил­ся и почувствовал облегчение от болезни и постепен­ное возвращение сил. Немного времени спустя, он уже встал с постели, начал немного ходить по кельи и вечером подкрепил­ся пищею. С того же самого дня он опять стал понемногу преда­ваться духовным подвигам.
Со дня болезни старец пробыл в монастыре около пяти месяцев. Болезнь сделала его согбен­ным, что еще и ранее замечалось в нем после того как однажды при рубке он был придавлен деревом. Но, почувствовав в себе опять силы к провождению пустынной жизни, Серафим обратил­ся к настоятелю с просьбою отпустить его в пустыню. Старец Исайя и братия упрашивали его остаться навсегда в монастыре. Но преподобный твердо отвечал, что ни во что вменяет подобные нападения, как случив­шееся с ним и готов перенести до смерти все оскорбления, какие бы ни случились. Тогда отец Исайя благословил то желание, и Серафим возвратил­ся в свою пустынную келью.
Вскоре после этого разбойники избив­шие старца, были найдены; то были крепостные люди некоего местного помещика Татищева. Тогда преподобный Серафим, с любо­вью простив их, просил настоятеля и помещика не наказы­вать их объявляя, что в противном случае он оставит Саровскую обитель и тайно удалит­ся в другие отдален­ные святые места. По мольбе старца злодеев простили, но Бог покарал их за Своего угодника: вскоре сильный пожар совершен­но истребил их жилища. Тогда разбойники пришли в раскаянье, и со слезами просили у преподобного Серафима прощения и святых молитв, возвратив­шись его благословением на путь добродетель­ной жизни.
За свои высокие подвиги и бого­угодную жизнь святой старец сподобил­ся от Бога благодатного дара прозорливости. Но тем более он избегал славы человеческой и стремил­ся к безмолвию.
В 1806 году настоятель Саровской обители, старец Исайя, по своему болезнен­ному положению и преклонности лет удалил­ся от дел, и братия единодушно избрала на его место преподобного Серафима. Но Серафим уклонил­ся от этого, как по своему глубокому смирению, так и по крайней любви к пустыне и безмолвию. Тогда настоятелем был избран отец Нифонт, с детства известный Серафиму. Между тем старец Исайя, вследствие недугов сво­их и слабости сил не имея возможности ходить за шесть верст в пустынь к преподобному Серафиму и вместе с тем, не желая лишиться утешения беседо­вать с ним, сильно скорбел о том. Тогда братия, по усердию, стали возить престарелого Исайю в пустынь к преподобному Серафиму, за телесною немощью обо­их. Но вскоре и этот последний из самых дорогих друзей преподобного Серафима по жизни духовной отошел к Господу. Эта потеря поразила Серафима глубокою скорбью, и с того времени он еще более и чаще стал размышлять о тлен­ности привремен­ной сей жизни, о жизни будущей и страшном суде Христовом. Вместе с тем он с особен­ным усердием стал молиться о упокоении душ дорогих сердцу его блажен­ного Пахомия, Иосифа и Исайи и, проходя мимо монастырского кладбища, всегда на их могилках возносил пламен­ные моления ко Всевышнему о них и о других Саровских старцах и подвижниках, называя их по пламен­ности и высоте молитв «огнен­ными от земли до небес». И другим старец завещевал чаще поминать их в молитвах. Так, одной знакомой инокине, нередко бывав­шей в Сарове и посещав­шей Серафима, последний дал такую заповедь:
– Когда идешь ко мне, зайди на могилки, положи три поклона, прося у Бога, чтобы Он упоко­ил души рабов Сво­их: Исайи, Пахомия, Иосифа, Марка, и проч. и потом говори про себя: простите, отцы святые, и помолитесь обо мне.
По смерти старца Исайи, преподобный Серафим не изменил, своего образа пустыннической жизни, но придал новый характер своему подвижничеству, возложив на себя тяжкий подвиг молчальничества. Приходили ли к нему в пустыню посетители, – он не выходил к ним. Случалось ли ему самому встретить кого в лесу, – он падал ниц на землю и до тех пор не поднимал очей, пока встретив­шийся не проходил мимо. В таком безмолвии прожил он около трех лет. Незадолго до сего срока, он перестал посещать даже Саровскую обитель по воскресным и праздничным дням. Один брат носил ему и пищу в пустынную его келью, особен­но зимою, когда у старца не было сво­их овощей. Пища приносилась раз в неделю, в воскресный день. Когда брат входил в сени, старец сказав­ши про себя: «аминь», отворял двери, потупив лицо в землю, и лишь когда брат уходил старец клал на лоток, лежав­ший на столе, небольшую частицу хлеба или немного капусты, в знак того, что принести ему в следу­ю­щее воскресенье.
Но это все были только наружные знаки молчальничества. Сущность же многотрудного подвига старца заключалась соб­с­т­вен­но не в наружном удалении от общи­тель­ности, но в безмолвии ума, в отречении от всяких житейских помыслов для чистейшего, совершен­нейшего посвящения себя Богу.
Многие из братии весьма сожалели о таком удалении благодатного старца от общения с ними и о подъятом им на себя подвиг молчальничества, а некоторые даже как бы укоряли его за то, что он уединяет­ся, тогда как, пребывая в близком общении с братией, он мог бы назидать их и словом и примером, не терпя ущерба и в благо­устроении своей души. Но на все сии упреки старец отвечал словами преподобного Исаака Сирина: «возлюби праздность безмолвия предпочти­тель­но насыщению алчущих в мире» и – святого Григория Богослова: «прекрасно богословство­вать для Бога, но лучше сего, если человек себя очищает для Бога».
И подъятый преподобным Серафимом на себя многотрудный подвиг молчальничества совершен­нейшим образом очищал и просвещал праведную душу его и еще более и выше возводил в тайны Богосозерцания, совершен­но обезоруживая дьявола для борьбы с пустынножителем. Какие плоды духа приносил для Серафима этот подвиг, – о сем ясно можно судить по наставлениям святого старца касатель­но безмолвия, несомнен­но основанным и на соб­с­т­вен­ном опыте. «Когда мы в молчании пребываем, – говорил впоследствии преподобный Серафим, – тогда враг, дьявол ничего не успеет относи­тель­но к потаен­ному сердца человеку: сие же должно разуметь о молчании в разуме. Оно рождает в душе молчальника разные плоды духа. От уединения и молчания рождают­ся умиление и кротость. В соединении с другими занятиями духа, молчальниче­с­т­во возводит человека к благо­честию. Молчание приближает человека, к Богу и делает его как бы земным ангелом. Ты только сиди в кельи своей во внимании и молчании, и всеми мерами старайся приблизить себя к Господу: а Господь готов сделать тебя из человека ангелом:«А вот на кого Я призрю: на смирен­ного и сокрушен­ного духом и на трепещущего пред словом Мо­им» (Ис. 66:2). Плодом молчания, кроме других духовных приобретений, бывает мир души. Молчание учит безмолвию и постоянной молитве, а воздержание делает помысел неразвлекаемым. Наконец, приобрев­шего сие ожидает мирное состояние». Так проходил преподобный Серафим подвиг молчальничества, и, достигая высших дарований духовных, получал и новые благодатные утешения, ощущая в сердце неизречен­ную «радость во Святом Духе» (Рим. 14:17).
Переходя далее по лестнице добродетелей и иноческого подвижничества, преподобный Серафим возложил на себя еще высший подвиг затворничества. Это про­изошло следу­ю­щим образом. В это время после Исайи настоятелем Саровским был отец Нифонт, муж богобоязнен­ный и добродетель­ный, и в то же время великий ревнитель устава и порядков церковных. Между тем Серафим со времени смерти Исайи, положив на себя обет молчания, жил в пустыне своей безысходно, как в затворе. Прежде он хаживал по воскресным дням в Саровскую обитель для причащения св. Тайн. Но теперь он от болезни ног, развив­шейся от долго­времен­ного стояния на камнях, и ходить не мог. Многие из иноков соблазнялись этим обстоятель­ством, недо­умевая, кто же причащает его св. Тайн, и потому стро­итель созвал, наконец, монастырский собор из старших иеромонахов, представив им на разрешение вопрос относи­тель­но причащения старца Серафима. После совещания, старцы решили предложить Серафиму, чтобы он или ходил, если здоров и крепок ногами, по-прежнему, в обитель в воскресные и праздничные дни для причащения св. Тайн; если же ноги не служат ему, то навсегда бы перешел на житель­ство в монастырскую келью. Общим советом было положено спросить чрез брата, носив­шего по воскресеньям пищу старцу Серафиму, что он изберет. Брат так и сделал, но на первый раз старец не отвечал ему ни слова. Брату поручили вторично передать Серафиму в следу­ю­щий воскресный день предложение монастырского собора. Тогда старец Серафим, благословив брата, отправил­ся вместе с ним пешком в обитель, знаком дав при этом понять, что он не в силах был по болезни, ходить, как прежде, по воскресным и праздничным днями в обитель. Это было 8 мая 1810-го года, когда преподобному Серафиму было пятьдесят лет от роду. Возвратив­шись в обитель после пятнадцатилетнего пребывания пустыне, Серафим не заходя в свою келью, отправил­ся в больничный корпус. Это было днем пред наступлением всенощного бдения. По удару в колокол старец явил­ся на всенощное бдение в Успенский храм. Все братия пришли в сильное удивление, когда между ними мгновен­но разнесся слух, что старец Серафим решил­ся поселиться в обители. На другое же утро, 9 мая, в день перенесения мощей святителя и чудотворца Николая, Серафим пришел по обычаю, в больничную церковь к ранней литургии и причастил­ся св. Христовых Тайн. Из храма он направил­ся в келью стро­ителя Нифонта и, приняв от него благословение, поселил­ся в прежней своей монастырской келии. Но при этом старец никого, однако, не принимал к себе, сам никуда не выходил и не говорил ни с кем ни слова, подъяв на себя, таким образом, новый, труднейший подвиг затворничества.
О подвигах преподобного Серафима в затворе известно лишь очень немного, ибо он никого к себе не допускал и ни с кем не промолвил ни слова. В келии своей он не имел ничего, даже самых необходимых вещей: икона Богоматери, пред которой всегда горела лампада, и обрубок пня, заменявший стул, составляли все. Для себя самого он не употреблял даже огня. На плечах сво­их под рубашкой он носил на веревках большой пятивершковый железный крест для умерщвления плоти, «чтобы дух был спасен» (1 Кор. 5:5). Но вериги и власяницы он не носил никогда. «Кто нас оскорбит словом или делом, – говорил он, – и если мы переносим обиды по-евангель­ски – вот вериги нам, вот и власяница. Эти духовные вериги и власяницы выше железных». Одежду преподобный Серафим продолжал носить ту же, что и в пустыне. Пил он одну только воду, в пищу же употреблял лишь толокно, да белую квашеную капусту. Воду и пищу приносил ему жив­ший с ним по соседству инок по имени Павел. Сотворив молитву у кельи старца, брат ставил пищу у дверей. А затворник, чтобы никто его не видал, накрывал себя большим полотнищем и, приняв блюдо, стоя на коленях, уносил его в свою келью, как бы принимая его из рук Божьих. Затем, подкрепив­шись, ставил посуду на прежнее место, скрывая опять лицо свое полотном по примеру пустынножителей, которые под кукулем²⁷⁾ скрывали лицо свое.
Молитвен­ные подвиги старца в затворе были никому недоведомы; известно лишь, что они были весьма тяжелы, велики и многообразны. И здесь он, по-прежнему, совершал свое правило и все ежедневные службы, кроме боже­с­т­венной литургии. Кроме того, он часто совершал «умную» молитву²⁸⁾ Иисусову или Богородичную. На молитве, святой старец погружал­ся иногда в глубокое созерцатель­ное, молитвен­ное настроение, стоя пред иконой, но, не читая никакой молитвы и не кладя поклонов, а только умом созерцая в сердце Господа. В течение недели он прочитывал по порядку весь Новый Завет: с понедель­ника по четверг четыре Евангелия – по одному каждодневно. В сенях сквозь дверь, иногда слышно было, как он читая, толковал про себя новозаветные священ­ные книги, и многие приходили и слушали слово его в свое наслаждение, утешение и назидание. В течение всех лет затвора старец во все воскресные и праздничные дни причащал­ся св. Тайн Христовых. Чтобы никогда не забы­вать о часе смертном, яснее представлять и ближе видеть его перед собою, святой Серафим попросил сделать для него гроб и поставить его в сенях затворнической его кельи. Желание святого старца было исполнено: ему выдолбили из цель­ного дуба гроб с крышкой, и он некрашеный, всегда стоял в сенях. Здесь старец часто молил­ся, готовясь к исходу от настоящей жизни. В беседах с Саровскими братьями, блажен­ный Серафим часто говорил относи­тель­но сего гроба:
– Когда я умру, умоляю вас братия, положите меня в моем гробе.
Вместе с духовными подвигами старец-подвижник стал соединять и телесный труд, освежая иногда усталую старческую грудь свежим воздухом. По предрассветным утрам, когда все еще спало, святой старец часто, читая молитву Иисусову, быстро двигал­ся по кладбищу, среди могильных памятников или еще где-либо, взад и вперед, перенося тихонько небольшую полен­ницу дров с одного на другое, ближайшее к кельи, место. Когда, однажды, послушник – будильщик, обрадованный таким видением, бросил­ся к старцу, целуя его ноги и прося у него благословения, – Серафим благословив его, сказал:
– Оградись молчанием и внимай себе!
Пробыв в затворе пять лет святой старец потом несколько ослабил его, сначала более лишь внешним образом: и келейная дверь у него была открыта, и всякий мог приходить к нему, но на вопросы имев­ших нужду в его наставлениях он, приняв на себя обет молчания пред Богом, не отвечал, безмолвно продолжая свое духовное делание. Быв­ший тогда Тамбовский епископ Иона, часто посещав­ши Саровскую обитель, однажды пожелал видеть лично отца Серафима и с этою целью подошел было к его кельи; но преподобный, твердо исполняя свои обеты пред Богом и опасаясь человеко­угодия, и на сей раз не нарушил своего молчания и затвора²⁹⁾. Видно, преподобному Серафиму не наступило еще тогда время оставить затвор. Так понял это и преосвящен­ный, который, на предложение игумена Нифонта снять двери кельи старца с крючков отвечал отказом, говоря: «как бы не погрешить нам». И оставил старца в покое.
Но вскоре после этого для преподобного Серафима действи­тель­но приспел час – совершен­но оставить подвиг своего затворничества и молчальничества. С полным самоотречением терпением, смирением и непостыдною верою пройдя путь общежи­тель­ного инока, пустынника, столпника, молчальника и затворника, он стяжал себе великую чистоту душевную и сподобил­ся от Бога высших благодатных дарований духовных. И тогда, по Вышней воле, ему надлежало оставить безмолвие и, продолжая жизнь всю в Боге и для Бога, исполнен­ную высшего отречения от мира, выступит на служение тому же миру – своею любо­вью, ниспосланными от Бога благодатными дарованиями учитель­ства, прозорливства, чудес и исцелений, сво­им духовным руководством, молитвою, утешением и советами. Таким образом, преподобный Серафим подъял на себя высочайший подвиг так называемого старчества³⁰⁾, в котором и окончил свое многотрудное и праведное житие.
Сей подвиг великого старца начал­ся с того, что он еще через пять лет, уже начал вступать в беседы с приходив­шими к нему посетителями, и, прежде всего, иноками. В сво­их беседах с ними преподобный Серафим главным образом направлял их к утверждению в соблюдении всех иноческих правил, внушая неопусти­тель­но совершать и слушать церковное молитвою, неукосни­тель­но и усердно проходить со смирением свое послушание, за трапезою сидеть со страхом Божьим, без уважи­тель­ной причины не выходить за монастырь, удержи­ваться от своеволия и самочинения, хранить взаимный мир и т. д. После сего святого старца стали навещать и посторонние, мирские посетители. Двери его кельи стали открыты для всех – от ранней литургии: до восьми часов вечера. И старец всех принимал, преподавая каждому благословение и соответству­ю­щие краткие наставления. Посетителей благодатный старец принимал одетый, обыкновен­но, в длинную белую одежду в виде балахона и в полумантию, с епитрахилью и в поручах; впрочем, последние он носил лишь в воскресные и праздничные дни, когда причащал­ся св. Христовых Тайн.
С особен­ною любо­вью святой старец принимал к себе искрен­но и смирен­но ка­ю­щихся и тех, кто проявлял в себе горячее усердие к духовной жизни христианской. После беседы с ними, преподобный Серафим имел обыкновение возлагать на их преклонен­ные головы конец епитрахили и правую свою руку. При сем он предлагал им про­износить за собою краткую покаянную молитву, после чего сам про­износил разруши­тель­ную молитву³¹⁾, отчего приходив­шие получали облегчение совести и какое-то особое духовное наслаждение; затем старец крестообразно помазывал чело посетителя елеем из лампады, горев­шей пред находив­шимся в его келий образом Божьей Матери Умиления, которую он называл иконою Божьей Матери – Радости всех радостей, а в том случае, когда это было до полудня (т. е. до надлежащего времени вкушения пищи), давал вкушать великой агиасмы (Богоявленской воды) и благословлял частицею антидора или освящен­ного на всенощном бдении благословен­ного хлеба; потом – с каждым христосовал­ся, в какое бы время то ни случилось, напоминая тем о спаси­тель­ной силе Воскресения Христова, и давал приклады­ваться к образу Божьей Матери, или к висев­шему на груди его кресту. Одних открывав­ших ему какие-либо особые свои недуги и скорби сердечные, он утешал и облегчал особыми, соответ­с­т­вен­ными, добрыми отеческими советами и врачеваниями духовными; в других случаях – старец предлагал общехристианское назидание, особен­но о непрестанной памяти о Бог, молитве и цело­мудрии. Во всех таких случаях он особен­но завещевал всегда хранить на устах и в сердце молитву Господню – «Отче наш», архангель­скую молитву – «Богородице Дева, радуйся», Символ веры и молитву Иисусову – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного», которые он считал особен­но дей­с­т­вен­ными и спаси­тель­ными. Среди других посетителей, иногда являлись к святому Серафиму и знатные лица и государ­с­т­вен­ные деятели, ко­им он делал соответству­ю­щие наставления, относясь к ним с должною честью и христианскою любо­вью, обращая внимание на важность их сана и отсюда по­учая их верности святой Православной Церкви и отечеству. Посещали старца и лица царской фамилии; так в 1825-м году у него принял благословение великий князь Михаил Павлович. Но особен­но много являлось к святому старцу простолюдинов требовав­ших от него не только наставлений, но иногда и житейской помощи, с верою на его святость и прозорливость, – и он не только утешал таковых нрав­с­т­вен­но, но и помогал им в их горе и нуждах силою своей прозорливости, с которою он указывал, например, бедным крестьянам, где найти потерянное или украден­ное у них добро, заповедуя им только при этом ограждаться молчанием. Нередко он также исцелял недужных, помазуя их в таких случаях елеем из лампады, висев­шей пред упомянутым келейным его образом Божьей Матери Умиления. Но при всем том преподобный Серафим вполне не оставлял еще своего затвора; сняв с уст печать молчания и принимая посетителей, он сам никуда, однако же, не выходил из своей кельи.
Вскоре наступило для преподобного Серафима время совсем оставить свой затвор. Но, прежде чем решиться на это, он обратил­ся к Богу с молитвою о высшем изволении на открытое окончание затвора. И вот в ночь на 25-е ноября 1825-го года, старцу явилась в сонном видении Божья Матерь, вместе с празднуемыми в этот день святителями Климентом Римским и Петром Александ­рийским и разрешила ему выйти из затвора и посещать пустынь. На другой день, восстав от сна и сотворив свое обычное молитвен­ное правило, он сообщил о своем желании игумену Нифонту, от которого и получил на то благословение. С этого времени преподобный Серафим стал посещать свою пустынную келью и молиться в ней.
Особенно часто старец ходил на так называемый «Богословский» родник. Этот родник находил­ся верстах в двух от монастыря и суще­с­т­вовал с давних пор еще до поступления Серафима в Саров; но он находил­ся в запустении: бассейн был покрыт накатом из бревен и засыпан землею; вода утекала из него только одною трубою. Вблизи родника, на столбике, стояла икона св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова, отчего родник и получил свое наименование. Место это очень по­любилось преподобному Серафиму. Согласно его желанию, родник был расчищен и возобновлен; накат, закрывав­ший бассейн снят и, вместо того, сделан новый сруб с трубою. Здесь старец и стал проводить подолгу время, занимаясь Богомыслием и телесными трудами; ибо в прежнюю келью, по болезни, он ходить уже не мог. Старец собирал в реке Саровке камешки и унизывал ими бассейн родника; устро­ил подле для себя гряды, сажал овощи. На горке, около родника, для старца был устроен маленький сруб без окон и даже без дверей, с земляным входом со стороны под стенкой. Подлезши под стенку, преподобный Серафим отдыхал в этом убогом убежище после трудов, скрываясь от полуден­ного зноя; впоследствии была поставлена ему новая келий с дверями и печью, но без окон. Здесь, в своей пустыни, он проводил все будничные дни, к вечеру возвращаясь в монастырь. Место это стали назы­вать нижней пустынькой отца Серафима, а родник – колодцем отца Серафима.
Умили­тель­но было видеть этого смирен­ного, согбен­ного старца подпирав­шегося мотыкой³²⁾ или топором в пустыне, за рубкою дров или за возделыванием гряд в убогой камилавке без крепа, в холщовом белом балахоне с сумою на плечах где лежало евангелие и груз из камней и песка для умерщвления своей плоти. На вопросы некоторых, для чего он это делает, – старец отвечал:
– Я томлю томящего меня.
Число посетителей благодатного старца значи­тель­но увеличилось. Одни дожидались его в монастыре, другие посещали его в пустыне, жаждая увидеть его и принять от него благословение и наставление. Умили­тель­но было видеть, когда преподобный Серафим возвращал­ся в свою пустыньку после принятия св. Тайн - в мантии, епитрахили и поручах. Ше­с­т­вие его замедлялось от множества толпив­шегося около него народа. Но он в это время ни с кем не говорил, никого не благословлял и как бы никого не видал, погружен­ный весь в размышления о благодатной силе св. таин­ства. Глубоко уважав­ший и любив­ший благодатного старца игумен Нифонт по поводу множества посетителей святого Серафима, говаривал:
– Когда отец Серафим жил в пустыне (первой и дальней), то закрыл все входы к себе деревьями, чтобы народ не ходил; а теперь стал принимать к себе всех так что мне до полуночи нет возможности закрыть ворот монастырских.
С этих пор в преподобном Серафиме Бог открыл веру­ю­щим по истине великое и драгоцен­ное сокровище. Особен­но услади­тель­на была душеполезная беседа благодатного старца, проникнутая какою-то особен­ною любо­вью и в то же время дышащая тихою, живи­тель­ною властью. И все обхождение его с посетителями отличалось, прежде всего, глубоким смирением и всепроща­ю­щею, дей­с­т­вен­ною любо­вью христианской. Речи его согревали сердца, даже черствые и холодные, озаряли души духовным разумением растворяли их к слезному и сокрушен­ному покаянию, возбуждали отрадную надежду на возможность исправления и спасения даже в закоренелых и отчаявшихся грешниках наполняли душу благодатным миром. Никого не поражал угодник Божий жестокими укоризнами, или строгими выговорами, ни на кого не возлагал тяжкого бремени.
Высказывал он нередко и обличения, но кротко растворяя слово свое смирением и любо­вью. Стараясь возбудить голос совести советами, он указывал пути спасения, и часто так, что слушатель на первый раз и не понимал, что речь идет о его душе; но потом сила слова, осолен­ного благодатью, непремен­но про­изводила свое действие. Слово свое, как и всю свою жизнь, и все свои действия, преподобный Серафим всегда основывал на Слове Божьем, на святоотеческих творениях и на по­учи­тель­ных примерах из жизни святых благо-угодив­ших Богу. При этом старец особен­но чтил тех святых, которые явились наиболее доблестными ревнителями и поборниками православной веры, как-то: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Злато­уста, Климента, папу Римского, Афанасия Александ­рийского, Кирилла Иерусалимского, Амвросия Медиоланского и т. д., и при этом постоянно убеждал стоять за непоколебимость веры и любил объяснять, в чем состо­ит чистота православия. Любил он также говорить об угодниках отече­с­т­венной Церкви, например, о святителях Московских Петре, Алексии, Ионе и Филиппе, о Димитрии Ростовском, преподобном Сергии, Стефане Пермском и т. д., поставляя жизнь их правилом на пути к спасению. Все эти речи благодатного старца, помимо выше­указанных их свойств имели особен­ную силу еще и потому, что прямо прилагались к потребностям слушателей и имели ближайшее отношение к их жизни и тем частным нуждам и случаям ради ко­их они приходили в Саров к преподобному Серафиму.
Особен­но соблюдал и охранял святой Серафим чистоту православия. Так на вопрос одного раскольника, какая вера лучше: нынешняя церковная, или старая, старец с властью заметил:
– Оставь свои бредни. Жизнь наша есть море, святая Православная Церковь наша – корабль, а кормчий – Сам Спаситель. Если с таким Кормчим люди, по своей греховной слабости, с трудом переплывают море житейское, и не все спасают­ся от потопления, то куда же стремишься ты со сво­им ботиком и на чём утверждаешь свою надежду – спастись без кормчего?
В другой раз в Саровскую обитель привезли больную женщину, скорчен­ную до такой степени, что колени её сведены были к груди. Когда ее внесли в келью преподобного Серафима, он стал расспраши­вать ее, откуда она и отчего приключилась с нею такая болезнь. Вольная чисто­сердечно, ничего не утаивая, раскрыла пред старцем как на духу, свою душу, что она родилась в Православной Церкви, но замуж вышла за раскольника, весьма закоснелого в своем лже­учении; вследствие долго­времен­ного влияния мужа и его семьи, она оттолкнулась от православия, и за то Бог внезапно покарал ее: ее как бы опалило, после чего начались сильные корчи. Страшная ломота терзала несчастную женщину четыре года, в продолжение ко­их она не могла двинуть ни ногой, ни рукой. Благодатный старец спросил больную, верует ли она ныне в матерь нашу святую православную Церковь, и, на утверди­тель­ный ответ приказал больной перекреститься троеперстным сложением. Та отозвалась немощью, по которой не может даже руки поднять. Когда же преподобный с молитвою помазал ей елеем из висев­шей у него лампады грудь и руки, недуг мгновен­но оставил ее, и она возблагодарила старца, даровав­шего ей исцеление. Народ дивил­ся, при виде сего чуда, весть о коем быстро распространилась по монастырю и его окрестностям.
По чистоте своего духа стяжав дар прозорливости, преподобный Серафим нередко давал иным наставления относив­шиеся прямо к их внутрен­ним чувствам и мыслям сердечным прежде, чем они раскрывали пред ним те обстоятель­ства, ради которых они обращались к нему, – и тем неотразимее в таких случаях действовало слово его. Вот особен­но порази­тель­ный пример сего.
Однажды приехал в Саров из-за любо­пытства, заслужен­ный генерал-лейтенант Л. Осмотрев монастырские здания и ничего не получив для души своей, он хотел уже уезжать; но его остановил один помещик по фамилии Прокудин убеждая генерала зайти к затворнику – старцу Серафиму. Надмен­ный собою, генерал сначала отказывал­ся, но потом, уступая усилен­ным убеждениям Прокудина, согласил­ся видеть старца. Как только вошли они в келью, преподобный, идя к ним на встречу, поклонил­ся генералу в ноги. Такое смирение поразило гордого генерала. Прокудин же, заметив, что ему не следует оста­ваться с ними в кельи, вышел в сени, и, украшен­ный орденами, генерал около получаса беседовал со старцем. Чрез несколько минут послышал­ся из кельи Серафима плач: то плакал как малое дитя, генерал. Чрез полчаса дверь отворилась, и святой Серафим вывел генерала под руки; тот продолжал плакать, закрыв лицо руками. Ордена и фуражка были забыты им в кельи старца. Преподобный вынес их и надел ордена на фуражку. Впоследствии генерал этот говорил, что он прошел всю Европу, знает множе­с­т­во людей разного рода, но в первый раз в жизни увидел такое смирение, с каким встретил его Саровский затворник, и еще никогда не знал о возможности такой прозорливости, по которой старец раскрыл пред ним всю его жизнь до самых тайных подробностей. Между прочим, ордена генерала, во время беседы его с Серафимом свалились, при чем старец заметил:
– Это потому, что ты получил их незаслужен­но.
Любовь благодатного старца была, казалось, всеобъемлюща и безгранична; казалось, что он любил всех и каждого больше, чем мать любит един­ствен­ного сына своего возлюблен­ного. Не было такого страдания, такой скорби у ближнего, которых бы он не разделил, не принял бы в душу свою, и для врачевания которых не нашел бы соответству­ю­щих цельбоносных средств. И вот он стал в глазах православного русского народа прибежищем, духовною опорою и утешением всех страждущих и обременен­ных, скорбящих и озлоблен­ных милости Божьей и благодатной помощи требу­ю­щих. Лица всех возрастов званий и состояний и обо­их полов с полною, как бы детскою доверчивостью, искрен­но и чисто­сердечно раскрывали пред ним свой ум и сердце, свои сомнения и недо­умения, свои духовные нужды и печали, свои прегрешения и греховные помыслы, для смирен­ного исповедания ко­их без всякого ложного стыда и утайки, нередко на помощь приходил сам облагодатствованный старец, прозорливо читая в душе посетителя и вслух пред ним раскрывая его грехи и помыслы. И любвеобильный святой старец всех удовлетворял и успокаивал никто не уходил от него без облегчения и душевного умиротворения, без действи­тель­ного наставления и благодатного утешения, – ни богатые, ни бедные, ни простые, ни ученые, ни унижен­ные, ни знатные. Народа, особен­но за последние десять лет его жизни, к нему стекалось ежедневно до тысячи человек, а иногда до двух и более. Но святой старец не тяготил­ся этим и со всяким находил время побеседо­вать на пользу души, в кратких словах объясняя каждому то, что ему имен­но было благопотребно. И все ощущали его великую любо­вь и её благодатную силу, и потоки слез нередко вырывались и у таких людей, кои имели твердые и окаменелые сердца.
Нередко преподобный Серафим возбуждал во многих зависть, нарекания или же недо­умения, что он всех принимал к себе без разбора, всем одинаково делал добро, всех равно выслушивал, утешал и наставлял, не различая ни пола, ни звания, ни состояния и нрав­с­т­вен­ных досто­ин­ств приходив­ших к нему посетителей. По поводу этого преподобный Серафим говорил не раз:
– Положим что я затворю двери моей кельи. Приходящие к ней, нуждаясь в слове утешения, будут заклинать меня Богом отворить двери и, не получив от меня ответа, с печалью пойдут домой... Какое оправдание я могу принести Богу на страшном суде его?
В другой раз, когда один инок спросил старца: «Что ты всех учишь?» – тот отвечал:
– Я следую учению Церкви, которая поет: «не скрывай слов Божьих, но возвещай о чудесах его»³³⁾.
Таким образом, святой старец прием к себе всех приходящих считал делом совести, обязатель­ством своей жизни, в котором Бог потребует от него отчета на страшном суде. Но при всем этом, когда старец видел, что приходив­шие к нему внимали его советам, следовали его наставлениям и с пути греха и погибели становились на путь добродетели и спасения, то не восхищал­ся этим как плодом своего дела, ничего не относя к себе, но за все благословляя Благодателя – Бога, говоря в таких случаях:
– «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей» (Пс. 113:9).
И еще говорил он о том же:
– Мы должны всякую радость земную от себя удалять, следуя учению Иисуса Христа, Который сказал: «тому не радуйтесь, что духи вам повинуют­ся, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лк. 10:20).
Однажды к преподобному Серафиму пришли одно­времен­но в келью один купец Владимирской губернии и стро­итель Высокогорской пустыни отец Антоний³⁴⁾. Преподобный с любо­вью стал кротко и ласково обличать купца в его пороках и предлагать ему соответству­ю­щее наставление. Речь благодатного старца была настолько растворена теплотою сердца, что и купец, к которому она относилась, и случайно присутствовав­ший при сем отец Антоши были тронуты до слез. Последний, когда купец вышел из кельи, обратил­ся к святому старцу с такими словами:
– Батюшка! Душа человеческая пред вами открыта, как лицо в зеркале: еще совсем не выслушав­ши сего богомольца, вы сами ему все уже высказали. Вижу я теперь, что ум ваш так чист, что от него ничто не скрыто в сердце ближнего.
Но, преподобный Серафим, как бы заграждая уста своего собеседника, возложил на них свою руку и промолвил:
– Не так ты говоришь, радость моя: сердце человеческое открыто единому Господу и один лишь Бог – сердцеведец, а «даже до внутрен­ней жизни человека и до глубины сердца» (Пс. 63:7).
– Да как же вы, батюшка, – снова вопросил отец Антоний, – не спросили ни одного слова от купца и все сказали, что ему потребно?
Тогда преподобный Серафим со смирением ответил:
– Он шел ко мне, как и другие, как и ты, шел яко к рабу Божью: я, грешный Серафим так и думаю, что я – грешный раб Божий, что мне повелевает Господь, как рабу Своему, то я и передаю требу­ю­щему полезного. Первое помышление, явля­ю­щееся в душе моей, я считаю указанием Божьим и говорю, не зная, что – у моего собеседника на душе, а только веруя, что так мне указывает воля Божья для его пользы – Как железо – ковачу, так я передаю себя и свою волю Господу Богу: как ему угодно, так и действую; своей воли не имею; а что Богу угодно, то и передаю.
Между тем эта благодатная прозорливость преподобного Серафима была по­истине необычайна. Получая письма, он часто, не распечатывая их, знал их содержание и давал: «вот что скажи от убогого Серафима» и т. д. После блажен­ной кончины его, нашли много таких нераспечатанных писем, на которых в свое время даны были ответы. Духом святой старец был в единении со многими подвижниками, которых никогда не видел, и которые жили от него за тысячи верст. Когда в затворнике Задонского Богородицкого монастыря Георгии возник помысел, – не переменить ли ему своего места на более уединен­ное, и никто, кроме него самого, не знал об этом его тайном смущении, вдруг приходит к нему какой-то странник из Саровской пустыни от отца Серафима и говорит ему:
– Отец Серафим приказал тебе сказал: стыдно-де, столько лет сидев­ши в затворе, побеждаться такими вражескими помыслами, чтобы оставить свое место. Никуда не ходи. Пресвятая Богородица велит тебе здесь оста­ваться.
С этими словами странник поклонил­ся и ушел. Когда же его стали искать, то не могли уже найти его ни в монастыре, ни за монастырем.
Еще ничего не было слышно об угоднике Божьем Митрофане, первом епископе Воронежском, и о предстоящем его прославлении: не было еще никаких ни откровений, ни явлений, а между тем преподобный Серафим в нескольких словах соб­с­т­вен­норучно написанных, поздравлял преосвящен­ного архиепископа Воронежского Антония с открытием святых мощей угодника Божья Митрофана.
Одному мирянину, некоему А.Г. Воротилову, старец не раз говорил, что на Россию восстанут три державы и много изнурять ее; но за православие Господь помилует и сохранит ее. Тогда речь эта была непонятна; но впоследствии события объяснили, что старец говорил это о Крымской компании.
С 1831 года Серафим многим предвозвещал о предстоящем голоде, и, по его совету, в Саровской обители сделали запас хлеба на шесть годовых потреб и, вследствие этого, в обители не было голода. Когда явилась первая холера в России, преподобный открыто предвозвещали, что её не будет ни в Сарове, ни в Дивееве, – и предсказания эти исполнились во всей точности, так что от первой холеры ни в Сарове, ни Дивееве не умерло ни одного человека.
Старец равно видел прошедшее и будущее, в нескольких словах очерчивал предстоящую жизнь человека и говорил речь и давал советы, казав­шиеся странными, но впоследствии обстоятель­ства оправдывали их и они оказывались полными духа прозрения.
Кроме дара прозорливости, Господь продолжал являть в преподобном Серафиме благодать исцеления недугов и болезней телесных. Еще ранее, в 1823 году, до окончатель­ного оставления старцем своего затвора, одним из первых и рази­тель­нейших явлений этой Богодарованной ему чудодей­с­т­вен­ной благодати были исцеление им от неподдавав­шейся никакому лечению болезни одного соседнего помещика Ардатовского уезда М.В.Манторова. Когда недуг принял угрожа­ю­щие размеры, так что у болящего выпадали даже кусочки кости из ног и всякая надежда на медицинскую помощь была потеряна, Манторов, по совету сво­их ближних и знакомых, решил­ся ехать в Саров, за сорок верст от своего имения Нуч, к отцу Серафиму, молва о святой жизни которого в то время распространилась уже по всей России. С большим трудом Манторов внесен был в сени кельи благодатного затворника, которого слезно стал просить об исцелении его от ужасного недуга. Тогда старец с сердечным участием и отеческою любо­вью, спросил его, верует ли он в Бога. Получив от болящего троекратное твердое и искрен­нее уверение в безусловной вере в Бога преподобный ласково сказал ему:
– Радость моя! если ты так веруешь, то верь и в то, что веру­ю­щему все возможно от Бога, а посему веруй, что и тебя исцелит Господь, а я, убогий Серафим помолюсь.
После того он удалил­ся в свою келью и, немного времени спустя, вышел оттуда со святым елеем из лампады, висев­шей пред образом Божьей Матери Умиления, велел Манторову обнажить ноги и помазал больные места. И тотчас же струпья, покрывав­шие тело, мгновен­но отпали, и Манторов получил исцеление и без посторонней помощи вышел из кельи Саровского чудотворца. Когда же Манторов почувствовав исцеление, в радости бросил­ся в ноги преподобному, лобызая их и благодаря за исцеление, старец, приподняв его, строго сказал:
– Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить, – что ты, батюшка? Это – дело Единого Господа, Который творит волю боящихся его и молитву их слушает. Господу Всемогущему, да Пречистой его Матери дай благодарение.
С этими словами смирен­но­мудрый угодник Божий отпустил Манторова.
Не менее порази­тель­но было совершен­ное святым старцем в 1827 году исцеление некоей женщины Александры, жены дворового человека Лебедева. Она более года страдала по-видимому беспричинно овладев­шими ею страшными припадками, сопровождав­шимися рвотой, скрежетом зубов судорогами всего тела, после чего болящая впадала в полное беспамятство; такие припадки повторялись с нею ежедневно. Принимаемые лекарями к прекращению недуга страдалицы средства не имели никакого успеха, а один опытный, веру­ю­щий и честный врач, принявший в больной особен­но сердечное участие и истощив­ший над ней все свое внимание, познания и искусство, наконец дал ей совет положиться на волю Всевышнего и просить у Него помощи и защиты, ибо из людей никто ее вылечить не может. Это привело в глубокую скорбь всех присных больной и повергло ее в отчаянье. И вот в одну ночь явилась к ней незнакомая, весьма старая женщина и, когда болящая в испуге стала читать молитву святому кресту, сказала ей:
– Не убойся меня: я – такой же человек только теперь не сего света, а из царства мертвых. Встань с одра своего и поспеши скорее в Саровскую обитель к отцу Серафиму: он тебя ожидает к себе завтра и исцелит тебя.
Больная осмелилась спросить ее:
– Кто ты такая и откуда?
Шившаяся отвечала:
– Я из Дивеевской общины, первая настоятель­ница – Агафья.
На другой день родные повезли больную в Саров причем по дороге с ней делались страшные обмороки и судороги. Сарова больная достигла после поздней литургии во время трапезы братии, когда преподобный затворил­ся и никого не принимал. Но не успела еще больная, приблизив­шись к его кельи, сотворить обычной молитвы, как старец вышел к ней, взял ее за руки и ввел в свою келью. Здесь он накрыл ее епитрахилью и тихо про­изнес молитвы ко Господу и Пресвятой Богородице, потом напо­ил больную Богоявленскою водою, дал ей частицу антидора и три сухарика и сказал:
– Каждые сутки принимай по сухарю со святою водою, да сходи в Дивеево на могилу рабы Божьей Агафьи, возьми себе земли и сотвори, сколько можешь, поклонов: она (Агафья) о тебе сожалеет и желает тебе исцеления.
Преподав еще несколько кратких наставлений о молитве, преподобный с миром отпустил больную, причем недуг тогда же отошел от нее весьма ощути­тель­но и как бы с неким шумом. Впоследствии болезнь к ней не возвращалась, и она имела многих сыновей и дочерей.
Много различных исцелений совершил над тяжко болящими преподобный Серафим, многие из них записаны, другие остались записанными лишь на скрижалях сердец облагодетель­ствованных им; в кратком сказании о жизни угодника Божьего недостало бы им места. Во всех этих случаях старец, как мы о том упоминали, имел обычай мазать больных маслом из лампады, горев­шей пред его келейною иконою Богоматери – Умиления и когда его вопрошали, почему он это делает, отвечал:
– Мы читаем в Писании, что апостолы мазали маслом, и многие больные от сего исцелялись. Кому же следо­вать нам, как не апостолам? И помазанные преподобным больные получали исцеления.
В кельи у Серафима горело много лампад и теплилось множе­с­т­во восковых свечей, больших и малых, на разных круглых подносах. И, на тайный помысел одного из посетителей, к чему это, прозорливый старец отвечал:
– Как вам известно, у меня много особ, усердству­ю­щих ко мне и благотворящих «мель­ничным сиротам» мо­им (сестрам Серафимо-Дивеевского монастыря). Они приносят мне елей, и свечи и просят помолиться о них. Вот, когда я читаю правило свое, то и поминаю их сначала однажды. А как я не смогу повторять их на каждом месте правила: то и ставлю эти свечи за них в жертву Богу – за каждого по свече; за иных – за несколько человек одну большую – и, где следует, не называя имен, говорю: Господи, помяни всех тех людей, рабов Тво­их, за их же души возжег Тебе аз, убогий, сии свечи и кандила. А что это не моя, убогого Серафима, человеческая выдумка, или, так простое мое усердие, ни на чем Боже­с­т­венном не основанное, то и приведу вам в подкрепление слова Боже­с­т­венного Писания. В Библии говорит­ся, что Мо­исей слышал глас Господа, глаголав­шего к нему: «вне завесы ковчега откровения в скинии собрания Аарон [и сыны его] должны ставить оный пред Господом от вечера до утра всегда: это вечное постановление в роды ваши» (Ср. Лев. 24:3). Вот почему святая Церковь Божья прияла в обычай возжигать в святых храмах и в домах верных христиан кандилы или лампады пред святыми иконами Господа, Божьей Матери, святых Ангелов и святых человек, Богу благогодив­ших.
А о Богословском роднике, получив­шем наименование колодца «Серафимова», старец впоследствии поведал:
– Я молил­ся, чтобы вода сия в колодце была цели­тель­ною от болезней.
И тогда вода этого родника получила особые, необыкновен­ные и целебные свойства, сохраня­ю­щиеся доселе. Вода эта не портит­ся, хотя бы много лет стояла в незакупорен­ных сосудах. Ею во всякое время года обливают­ся и омывают­ся больные и здоровые, даже в сильные холода, и получают пользу. Многим тяжко страдав­шим от болезнен­ных язв преподобный Серафим приказывал омыться водою из его источника, – и все получали от этого исцеление. Некоторые от омытия сею водою получали прозрение; другие, вкушая ее, получали скорое исцеление от внутрен­них недугов и с одра тяжкой болезни восставали здоровыми и бодрыми. Некая женщина, М.В. Сипягина, была тяжко больна, чувствовала ужасную тоску и от болезни, несмотря на свое усердие, не могла в постные дни есть пищи, положен­ной уставом. Преподобный Серафим приказал ей напиться воды из его источника. После этого у неё без всякого принуждения вышло горлом много желчи, и она исцелела. Во время холеры в 30-х годах прошлого столетия немало веру­ю­щих стекалось на колодец «Серафимов» из отдален­ных даже стран и, по вере своей, получали от его целебных вод облегчение и исцеления. Так ротмистр Теплов, у которого было имение в Екатеринославской губернии, где холера начала про­изводить большую смертность, при виде повальных заболеваний сво­их людей вспомнил, что преподобный Серафим ранее, как бы невзначай, говаривал ему:
– Когда ты будешь в скорби, то зайди к убогому Серафиму в келью: он о тебе помолит­ся.
Воспоминание это побудило его с женою обратиться заочно к старцу Серафиму, чтобы он избавил их от пагубной болезни. И вот в ту же ночь, в сонном видении, старец являет­ся жене Теплова, и приказываете ей отправиться на Богословский родник взять оттуда воды, напиться и омыться ею, как им Тепловым, так и их людям. С полною верою в силу ходатайства угодника Божия Серафима, Тепловы отправились на родник, напились и умылись из него и наполнили водою из него целую бочку, которую отвезли в свое именье. И действи­тель­но, больные люди Теплова, из ко­их многие были уже при смерти, получали дивное исцеление, пользуясь исключи­тель­но присланною им водою, и никто с тех пор не умирал от холеры в имении Теплова.
Но преподобный Серафим видел не только земное: неоднократно открывались ему и небесные тайны. Однажды, после продолжи­тель­ной беседы с иноком Иоанном с младенческою доверчивостью относив­шись к святому старцу, о житии святых Божьих, их дарованиях и небесных обетованиях, последний несколько раз повторил ему:
– Радость моя, молю тебя, стяжи дух мирен, и тогда тысяча душ спасет­ся около тебя.
Потом преподобный поведал и о себе:
– Усладился я словом Господа моего Иисуса Христа: «В доме Отца Моего обителей много» (Ин. 14:2). И остановился я, убогий, на сих словах и возжелал видеть оные небесные обители, и молил Господа Иисуса Христа, чтобы Он показал мне их и Господь не лишил меня, убогого, Своей милости. Вот я и был восхищен в эти небесные обители, – только не знаю, с телом или кроме тела, Бог весть, это непостижимо. А о той радости и сладости небесной, которую я там вкушал – сказать тебе невозможно.
С сими словами преподобный замолчал, склонил­ся несколько впред, голова его поникла, глаза закрылись, и старец протянутою кистью правой руки мирно и тихо водил против сердца. Лицо его дивным образом изменилось и издавало такой необычайный свет, что невозможно было даже смотреть на него; на устах же и во всем выражении его просветлен­ного лица сияла такая духовная радость, что он казал­ся как бы земным ангелом, как будто что-то умилен­но созерцая и слушая.
Так прошло с полчаса, после чего преподобный заговорил:
– Ах, если бы ты знал, возлюбленный, какая радость, какая сладость ожидает праведного на небе, то ты решил­ся бы во временной жизни переносить скорби с благодарением. Если бы самая эта келья была полна червей, и они бы всю жизнь нашу ели нашу плоть, то и тогда надо бы на это со всяким желанием согласиться, чтобы только не лишиться той небесной радости.
Влияние благодатного старца не ограничивалось лишь Саровскою пустынью. Исключи­тель­ное значение он имел для развития местного женского иночества. Особен­но трогатель­ны были отношения преподобного Серафима к Дивеевской общине, основанной около 1780 года помещицей Владимирской губернии, вдовой полковника Агафьей Семеновной Мельгуновой. В молодых летах, лишив­шись мужа, она возымела намерение посвятить жизнь свою Богу и с этою целью обошла многие святые места. И вот, отдыхая верстах в двенадцати от Саровской обители, в селе Дивееве, она в полусне увидала Божью Матерь, поручав­шую ей остаться на сем месте и воздвигнуть храм в честь Казанской чудотворной иконы ее. Впоследствии к Мельгуновой, принявшей монаше­с­т­во с именем Александры, присоединились еще и другие подвижницы, и таким образом было положено начало Дивеевской обители, с которою неразрывно связано имя преподобного Серафима Саровского. Еще сама первоначальница Дивеевской обители, умирая, поручила будущую участь сестер преподобному Серафиму, быв­шему в то время иеродиаконом, и блажен­ный старец Пахомий, игумен Саровский, оставляя мир сей, на него же возлагал попечение о Дивеевской общине. Преподобный Серафим заботил­ся о ней с истинно-отеческою любо­вью и попечи­тель­ностью. Дивеевские сестры ходили к нему за благословением и разрешением различных недо­умений, передавали о сво­их нуждах. Старец же попечи­тель­но преподавал им добрые и душеполезные советы, с всею заботливостью вникая в жизнь и порядки общины.
По молитвам преподобного, на средства благотворителей, питавших особенную веру к нему и получив­ших по его молитвам исцеления, Дивеевская община значительно расширилась, чего требовала и самая населен­ность ею. Вместе с тем святой Серафим разделил обитель, под общим началь­ством и руководством на две половины, так что в некотором расстоянии за особой оградой воздвиглись новые кельи с отдель­ным храмом, и явил­ся как бы новый монастырек. «На это, – говорил он, – есть изволение Господа и Божьей Матери». Так сделал угодник Божий потому, что считал неудобным и неполезным, чтобы чистые девы жили вместе со вдовами, проведшими некоторое время в брачной жизни. По указанию Пресвятой Богородицы, старец выбрал для этого место саженях в ста от Казанской Дивеевской церкви на пожертвованном для сего участка, причем на вновь приобретен­ной земли устро­ил для Дивееских сестер соб­с­т­вен­ную мель­ницу. Таким образом, преподобный Серафим образовал особую, так называв­шуюся Серафимо-Дивеевскую общину, отдель­ную от прежней, созданной выше упомянутою Агафъей Семеновной Мельгуновой³⁵⁾.
Заботясь о сестрах Дивеевских, в особенности о «своих мельничных сиротах», как обыкновенно называл преподобный Серафим сестер вновь отделенной общины, он неустанно утешал их в скорбях их многотрудной, исполнен­ной тяжких лишений, иноческой жизни, удерживал малодушных, из ко­их некоторые хотели возвратиться даже к мирской жизни, ибо многие стеснялись крайними лишениями, так как обитель тогда ничем не была обеспечена. Но, благодаря благодатному влиянью преподобного Серафима, Дивеевская обитель стала привлекать к себе более и более сестер искав­ших под отеческим руководством святого старца, бого­угодной иноческой жизни. Некоторые посвящали жизнь свою Богу в Дивеевской обители из благодарности за исцеления, получен­ные по молитвам святого старца. Иных он по своей прозорливости, с малолетства как бы предназначал к сему, и заранее, в дух сего предназначения, руководствовал к поступлению в обитель. А когда сестры общины, боясь за ее будущность, в виду ее материальной необеспечен­ности и неопределен­ности положения, скоробили о том, старец, утешая их, говорил, что сие место избрала для них Сама Царица Небесная, Которая во всем им поможет, так что у них и хлеба свои будут и церкви, и устав церковный будет как в Сарове, и что он «убогий Серафим», всегда за них колени преклоняет. Сестры Дивеевской обители находились в полном послушаний преподобного Серафима. Без благословенья старца ничего не начинали. Когда какая-либо сестра хотела на время отлучиться из обители, то, как пред выходом, так и по возвращении в обитель, являлась к преподобному на благословение.
Для сестер Дивеевской обители Серафим оставил особое молитвен­ное правило, равно как преподал им наставления относи­тель­но хранения ризницы и церковного имущества и т. д. Сначала сестры «мель­ничной общины» не имели отдель­ного, особого храма, что представляло для них довольно значи­тель­ные неудобства. Но после того как угодник Божий дивным образом исцелил выше­упомянутого Манторова, тот из благодарности к старцу, согласно его убеждениям продал свое имение и отдал все свое достояние на построение большого камен­ного храма для «мель­ничных» сестер. Храм был воздвигнут двухпрестольный: во имя Рождества Христова и Рождества Богородицы и освящен в 1829 году.
Что касается до трудов и подвигов рукоделья, то преподобный Серафим постановил для Дивееских сестер заниматься исключи­тель­но трудом свой­с­т­вен­ным простому классу людей Но рисования, шитья шелками и золотом и других подобных работ, требу­ю­щих некоторого углубления ума и более относящихся к искусству и предметам роскоши, старец не хотел допускать.
Все эти завещания старца строго исполнялись в Дивеевской общине. Уклонения же от них влекли обычно за собою неприятные для обители последствия; но Серафим сво­ими молитвами охранял ее от нужды и бедствий. Так преподобный завещал, чтобы в созданном им Христорожде­с­т­венском храме, где всегда должна быть читаема псалтирь, горели пред иконой Спасителя неугасимая свеча и пред иконой Божьей Матери – неугасимая лампада, и присовокупил, что если это завещание его будет в точности исполняться, Дивеевская община не будет терпеть нужды, и бедствий, и масло на эту потребность никогда не оскудеет. Но однажды церковница, когда все вышли из храма, увидела, что масло все выгорало, и лампада потухла, а между тем это было последнее масло. Тогда, вспомнив о завещание старца Серафима, она подумала, что вот слова его не исполнились, и что, следователь­но, и другим предсказаниям его доверять нельзя. Вера в прозорливость благодатного старца начала оставлять ее. Но вдруг она услыхала треск и, склонив голову, увидела, что лампада зажглась и полна масла, и в ней плавают две мелких ассигнации. В смятении духа поспешила она к старице Елене Васильевне Манторовой, у которой была в послушании, поведать о дивном видении. На пути ее встретил крестьянин, вручив­ший ей для передачи 300 рублей ассигнациями на масло для неугасимой лампады за упокой его родителей.
Не ограничиваясь данными Дивеевским инокиням завещаниями и простирая виды гораздо далее, преподобный Серафим еще при жизни своей приготовил место для построения собора, тогда как ранее сестры пользовались для молитвы приходским храмом.
– У нас матушка, говорил он одной Дивеевской старице, утешая ее, – и свой собор будет. На нашей земле и свои стада будут и овечки, и волы. Что нам матушка, уны­вать? Все у нас будет свое. Сестры будут и пахать, и хлеб сеять.
Помышляя о построении собора, преподобный выбрал и место для него недалеко от Казанской церкви, на половине расстояния между старою и новою обителью, и прибрел денег па покупку земли; но, по обстоятель­ствам постройка храма была остановлена на неопределен­ное время.
Таким образом Серафим образовал особую, так называв­шуюся Серафимо-Дивеевскую общину, отдель­ную от прежней, созданной выше­упомянутою Агафьей Семеновною Мельгуновой. Но по духу он не отделял мель­ничной общины от Дивеевской и первоначальницей обеих считал инокиню Александру (Мельгунову), память которой глубоко чтил. Покрови­тель­ницей же ново­устроен­ной общины старец признавал Божью Матерь.
– Вот матушка, знайте, – говорил он одной старице, что место это Сама Царица Небесная избрала для прославлений Своего имени: Она вам будет стена и защита.
С такою же попечи­тель­ностью и любо­вью преподобный Серафим заботил­ся также еще об Ардатовской обители³⁶⁾ и Зеленогорской женской общине³⁷⁾, во исполнение благодатного завета Богоматери, поручив­шей ему в дивном видении для руководства и устроения эти три женские обители.
К концу своей жизни преподобный сподобил­ся от Бога необыкновен­но дивных даров благодати. Дверей своей келий он более уже никогда не запирал. В обхождении с ближними в нем всегда явно проявлял­ся дух христианской кротости и смирен­но­мудрия. Беседы его, как с монашеству­ю­щими, так и с мирянами, поражая своей дивной простотой, про­изводили глубочайшее, неотразимое впечатление даже на неверу­ю­щих и маловерных, обращая их на путь спасатель­ного покаяния. И простецы, и ученые, и раскольники – получали от бесед с ним великое духовное назидание и утешение. Дар прозорливости и чудотворений возрастал в благодатном старце все более и более. По свидетель­ству многих генералов офицеров и солдат, участвовав­ших в Севасто­поль­ской кампании, получив­шие от преподобного в напутствие благословение и освящен­ной воды и с верою повторявшие на поле битвы: «Господи, помилуй молитвами старца Серафима!» – оставались целы и невредимы даже в виду крайней опасности и неизбежной смерти. Весьма часто преподобный Серафим давал душеполезные наставления для будущего, которого обыкновен­ному смертному никак не предусмотреть, и прозорливо читал в душе вопросы ищущих наставления прежде, чем их успевали высказать. Однажды к нему пришли две девицы – одна уже пожилая, от юности пламенев­шая любо­вью к Богу и желав­шая иночества, другая – молодая, о монаше­с­т­ве совсем и не думав­шая. Но святой старец первой из них сказал, что к монашеству ей дороги нет, а в браке она будет счастлива, а второй сказал, что она будет инокинею, назвав даже монастырь, в котором она будет подвизаться. Обе девицы вышли от старца с недо­умением и неудоволь­ствием, но последствия оправдали его и предсказания святого старца сбылись в точности. Душа человеческая была открыта пред преподобным как бы лицо в зеркале. Некоторых из ложного стыда боявшихся обличения старца, он исповедовал, сам сказывая их грехи, как будто они при нем были совершены. Часто угодник Божий одним сво­им видом и простым словом приводил грешников к сознанию, и они решались исправиться от сво­их пороков. Так однажды к нему силил­ся пройти сквозь толпу один крестьянин, но всякий раз как бы кем-то был отталкиваем. Наконец сам старец обратил­ся к нему и строго спросил: «а ты куда лезешь?» Крупный пот выступил на лице крестьянина, и он с чувством глубочайшего смирения, в присутствий всех быв­ших начал вслух раскаи­ваться в сво­их пороках и особен­но в совершен­ной им перед тем краже, сознаваясь, что он недосто­ин явиться пред лицо такого светильника.
Неоскудные исцеления истекали от святого подвижника, но он когда-то замечал, со смирением возражал, что это творит­ся не им «убогим», а молитвен­ным предстатель­ством Богоматери и Апостолов Христовых. Все пив­шие и умывав­шиеся из источника Серафимова, по его благословений, получали дивные исцеления от сво­их недугов; такую целебную силу вода эта получила по молитве преподобного Серафима. Одному иноку, страдав­шему полным расслаблением рук, старец, взяв сосуд со святою водою, сказал: «бери и пей», тот выпил воды и исцелел.
Других исцелял он елеем из лампады, горев­шей всегда у него в кельи пред иконой Божьей Матери. Одного крестьянина, умирав­шего от холеры, угодник Божий исцелил, приложив к иконе Богоматери, напо­ив его святой водой и велев обойти кругом обители и, зайдя в собор помолиться в нем, где, согласно предсказаний старца, «мило­сердье Божье» исстелило умирав­шего. Многим преподобный Серафим являл­ся еще при жизни своей и в сонных видениях и исцелял от пагубных болезней, особен­но в холерное время, когда от освящен­ной из Серафимова источника воды исцелялись, по милости Божьей не только отдель­ные личности, но и жители целых селений. Бесноватых угодник Божий исцелял иногда одним сво­им присутствием крестом и молитвою. Молитвы Серафима были так сильны пред Богом, что бывали примеры восстановления болящих от смертного одра. Так жена некоего Воротилова была при смерти; муж ее, питая большую веру к преподобному, обратил­ся к нему со слезной просьбой помочь болящей его; но старец объявил, что жена его должна умереть. Тогда Воротилов, обливаясь слезами, припал к ногам его, умоляя его помолиться о возвращении ей жизни и здоровья. Преподобный погрузил­ся минут на десять в «умную» молитву, потом раскрыл глаза, поднял Воротилова на ноги и радостно сказал ему: «ну, радость моя, Господь дарует супружнице твоей жизнь. Гряди с миром в дом свой». Воротилов с радостно поспешил домой, где узнал, что жена его почувствовала облегчение и имен­но в ту минуту, когда преподобный Серафим пребывал в молитвен­ном подвиге. Вскоре же она и совсем выздоровела.
Иным старец предсказывал близкую смерть, желая, чтобы они не перешли в вечность без христианского погребения; другим предсказывал для исправления, о наказании Божьем, имеющему постигнуть их в случае нераскаянности. В Боге почив­шему намест­нику Тро­ице-Сергиевой Лавры, архиманд­риту Антонию³⁸⁾, быв­шему в то время стро­ителем Высокогорской обители, он предсказал скорое и неожиданное перемещение в «великую Лавру, которую вверяет ему Промысел Божий».
Приближаясь к концу своего многотрудного жития, преподобный не только не смягчал скорбей его, но к прежним подвигам присоединял новые труды и подвиги. Спал старец в последние годы своей жизни, сидя на полу, спиной прислонив­шись к стене и протянув­ши ноги; иногда же преклонял голову на камень, или на деревянный обрубок, или ложил­ся на мешках, кирпичах и поленьях, находив­шихся в его келии; приближаясь же к минуте своего отше­с­т­вия из сего мира, становил­ся на колени и спал ниц к полу на локтях, поддерживая руками голову. Пищу он вкушал однажды в день, вечером; одежду носил убогую и бедную. А на вопрос одного богатого человека, зачем он носит такое рубище, старец отвечал:
– Иосиф царевич данную ему пустынником Варлаамом мантию счел выше и дороже царской багряницы³⁹⁾.
Преподобный Серафим совсем уже умер для мира, не переставая в то же время с беспредель­ной любо­вью молитвен­но предстатель­ство­вать пред Богом за живущих в нем. Небо стало для него совсем родным. Когда Курские посетители спрашивали Серафима, не имеет ли он передать чего сво­им род­с­т­вен­никам, он, указывая на лики Спасителя и Божьей Матери, с улыбкой промолвил:
– Вот мои родные, а для живых родных я уже живой мертвец.
Вся Россия в это время знала и чтила преподобного Серафима, как великого подвижника и чудотворца⁴⁰⁾. Однажды замечено было, что во время молитвы старец стоял на воздухе, и когда видев­ший это в ужасе вскрикнул, старец строго запретил ему рассказы­вать о том до его кончины, под угрозою возвращенья болезни, от которой исцелил его⁴¹⁾.
За год и десять месяцев до своей кончины преподобный Серафим сподобил­ся благодатного посещения Богоматери. Это было в праздник Благовещения, 25 марта. За два дня он известил о том одну благо­честивую Дивеевскую старицу, которая сподобилась сего дивного виденья, ради утешения ее и других Дивеевских сестер в их многоскорбном иноческом житии. Угодник Божий предупредил старицу, чтобы она ничего не боялась, а сам стал на колени, воздав руки к небу, Послышался шум как бы от большого ветра, потом раздалось церковное пение.
– Вот Преславная, Пречистая Владычица наша Пресвятая Богородица грядет к нам! – про­изнес преподобный.
Келью озарил яркий свет, распространилось дивное благо­ухание
Впереди шли два ангела, держа ветви с только что распустив­шимися цветами. За ними шли в белых блестящих одеждах святой Иоанн Предтеча и евангелист Иоанн Богослов, далее Богоматерь, сопровождаемая двенадцатью святыми девами – мученицами и преподобными. Царица Небесная была облечена в мантию, какая пишет­ся на образе Скорбящей Божьей Матери, и сияла необыкновен­ным светом и несказанной красотой; сверх мантий была как бы епитрахиль, а на руках поручи; на голове была возвышен­ная прекрасная корона, разнообразно украшен­ная крестами и сиявшая таким светом, что невозможно было смотреть на нее, равно как и на Боже­с­т­венный лик Самой Богоматери. Девы шли за Богоматерью попарно, в венцах в несказанной небесной славе и красоте. Келья вдруг сделалась просторной, и вся наполнилась огнями особен­ного света, светлее и белее солнечного. Пресвятая Дева милостиво беседовала с преподобным старцем, как бы с родным человеком. Старица же в страхе пала ниц; но Богоматерь успоко­ила ее и велела встать. А святые девы, утешая старицу в многоскорбной жизни, поведали ей, указывая на свои светлые венцы, что они получили их за земные страдания и поношения. Пресвятая Богородица много беседовала с преподобным Серафимом, но старица не расслышала их беседы; слышала она только, что Пречистая просила его не оставлять ее дев Дивеевских, обещая ему Свою помощь и заступление. Видение кончились тем, что, указывая на венцы святых дев, Богоматерь обещала таковые же и другим девам и подвижницам. Затем, обращаясь к святому старцу, прибавила:
– Скоро, любимиче мой, будешь с нами.
Потом благословила его, после чего простились с ним и все бывшие здесь святые.
Восходя все выше и выше по лестнице добродетелей и подвигов иноческих преподобный Серафим приблизил­ся, наконец, к отше­с­т­вию своему из сего мира.
Еще за год до смерти он почувствовал крайнее изнеможение. В это время он достиг 72 лет. В пустыньку свою он стал ходить уже не часто, тяготил­ся даже в Сарове принимать многочислен­ных посетителей. Тяжкие страдания ног, которые мучи­тель­но болели от непрестанных бдений, от раннейшего молитвен­ного стояния на камне в продолжении тысячи дней и ночей и от жестоких истязаний разбойников, не давали ему покоя до конца его жизни, и из язв на ногах непрестанно истекала материя, но видом преподобный оставал­ся светлым и радостным духом, чувствуя ту небесную радость и славу, которую уготовал Бог любящим его.
По прежнему подавая многим веру­ю­щим благодатные исцеления и содействуя благо­устройству и спасения многих чудным даром своей прозорливости, преподобный Серафим начал теперь предрекать и о своей близкой кончине. Преподавая иным последние наставления, он упорно твердил: «мы с тобою более не увидимся»; иным монашеству­ю­щим лицам, а также мирянам рекомендовал впредь входить во все распоряжения и заботы о своем спасении самим, замечая, что они никогда более не увидят­ся и прощают­ся навсегда, и прося их молитв о себе. Часто видали святого старца за это время в сенцах около келии на приготовлен­ном для него по его просьбе гробе, где он предавал­ся размышлениям о загробной жизни, нередко сопровождав­шимся горьким плачем. О том же он полунамеками, а иногда и прямо говорил некоторым из Дивеевских сестер, повторяя:
– Ослабеваю я силами, живите теперь одни, оставляю вас Господу и Пречистой его Матери.
Некоторые просили у угодника Божьего благословенья навестить его еще предстоящим великим постом в Сарове, но он отвечал:
– Тогда двери мои затворятся, вы меня не увидите.
И по телесному виду стало очень заметно, что жизнь преподобного Серафима быстро угасает, но духом он еще более прежнего бодрствовал. Намекал он о своей близкой кончин и ближайшим друзьям и сподвижникам сво­им, например, блажен­ному иеромонаху Тимону, верному ученику своему, подвизав­шемуся в Надиевской пустыне, причем преподал ему последние душе полезные наставления.
– Сей, – повторял он ему, – сей, отец Тимон, данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей и на песке, сей и на камене, сей при пути, сей и в тернии, все где-нибудь да прозябнет и возрастет и плод принесет, хотя и не скоро. И данный тебе талант не скрывай в земле, да не истязан будешь от Господина своего: но отдавай его торжникам, – пусть куплю дают.
За четыре месяца до блажен­ного преставления преподобного Серафима, в Августе 1832 года, его навестил в его пустыни преосвящен­ный Арсений, епископ Тамбовский (впоследствии митрополит Киевский). Осмотрев Саров, владыка подробно осмотрел и пустыню Серафимову, его убогую келью, причем побывал и в том небольшом между стеною келью и печкою, помещении, где угодник Божий часто подвизал­ся в молитвен­ных трудах и куда едва мог войти один человек, оставаясь там в стоячем или коленопреклонен­ном положений, ибо присесть или облокотиться нельзя было там никак. При этом святой старец поднес преосвящен­ному в подарок «от убогого, грешного Серафима» четки, пук восковых свечей, обернутых холстиной, сосуд с красным вином и бутылку с деревянным маслом. Преосвящен­ный, радушно приняв приношение, не понял его значения; но последствия показали ему, что подвижник Божий прикосновен­но предвозвещал ему о своей близкой кончины и предназначал вино, масло и свечи для своего поминовения, о каковом он просил преосвящен­ного и словесно, впоследствии преосвящен­ный Арсений в точности исполнил желание святого старца, холстину и четки, оставив у себя, а прочее, употребив на поминовение на заупокойной литургий о преподобном Серафиме.
Своему келейнику преподобный неоднократно говорил, намекая на свою близкую кончину:
– Скоро будет кончина!
Одному из Саровских старцев преподав наставления, он приказал дунуть на свечку, и, когда та погасла, сказал:
– Вот так и я погасну.
Незадолго до кончины, преподобный поручил послать некоторым близким ему лицам письма, призывая их к себе в обитель, а другим, кои не могли поспеть к нему, просил после смерти своей передать от него душеполезные советы, прибавляя в объяснение сего поручения:
– Сами-то они меня не увидят!
Пред наступлением 1833 года преподобный отмерил себе могилу сбоку алтаря Успенского собора. За неделю до своего преставления, в праздник Рождества Христова, он был на боже­с­т­венной литургий, причащал­ся святых Христовых Таин и литургии, беседовал со стро­ителем обители, игуменом Нифонтом, причем просил его заботиться о братьях особен­но из младших, и завещал похоронить его по смерти в приготовлен­ном им для себя гробе. В воскресенье 1 января 1838 года святой старец в последний раз пришел в больничную Зосимо-Савватиевскую церковь, приложил­ся ко всем иконам, сам поставил свечи, и потом причастил­ся по обычаю святых Христовых Тайн. По окончании литургии, он простил­ся со всеми молив­шимися братьями, всех благословил, целовал и, утешая, говорил:
– Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте, днесь вам венцы готовят­ся.
Потом святой старец приложил­ся ко святому Кресту и иконе Божьей Матери и затем, обошедши кругом престола и сделав ему обычное поклонение, вышел из алтаря северными дверями, как бы знаменуя этим, что одними вратами – путем рождения – человек входит в жизнь, а другими – вратами смерти – исходит из нее.
В тот же день соседний со старцем по кельи брат Павел, часто исполнявший обязанности его келейника и приносив­ший к нем пищу, заметил, что преподобный раза три выходил на приуготовлен­ное им для себя место погребения, где довольно долго оставал­ся и смотрел на землю. Вечером тот же инок слышал, как старец пел в своей кельи пасхальные песни, прославляя Воскресение Христово.
На другой день, 2 января, отец Павел в шестом часу утра вышел из своей кельи, к ранней обедне и почувствовал в сенях запах дыма и гари. В келий Серафима всегда горели негасимые никогда старцем свечи, который на все предостережения относи­тель­но этого обыкновен­но отвечал:
– Пока я жив пожара не будет; а когда я умру, кончина моя откроется пожаром.
Так и было.
Сотворив обычную молитву, инок Павел постучался в двери старца, но они оказались запертыми. Тогда он сообщил об этом другим предполагая, что старец ушел в свою пустынь и в кельи горит.
Когда дверь была сорвана с внутреннего крючка, то увидали, что огня нет, но в беспорядке лежавшие книги, а также различные холщовые вещи, которые многие, по усердию, приносили преподобному, тлели, самого же старца не было ни слышно, ни видно. Тлев­шие вещи погасили, а обо всем про­исшедшем сообщили и другим инокам, присутствовав­шим за ранней литургией. Многие из братий поспешили к келии старца. Зажегши свечу, они увидели Серафима в обычном его белом балахончике на всегдашнем месте его молитвен­ных подвигов на коленях пред малым аналоем с медным распятием на шее. Руки его, крестообразно сложен­ные на груди, лежали на аналое на книге, по которой он совершал свое молитвен­ное правило пред иконой Богоматери. Думая, что старец уснул, иноки стали будить его; но душа его уже оставила земную свою храмину и возвратилась к Создателю своему. Глаза Серафима были закрыты, но лицо оживлено и одушевлено богомыслием и молитвою; тело же его было еще тепло.
С благословения настоятеля, игумена Нифонта, братия омыли почив­шему подвижнику тело, одели его по иноческому чину, положили в предуготовлен­ный им при жизни дубовый гроб согласно завещанию его, с финифтяным изображением преподобного Сергия, присланным ему его возлюблен­ным учеником намест­ником Тро­ице-Сергиевой Лавры, архиманд­ритом Антонием.
Весть о кончине святого старца быстро распространилась повсюду, и вся окрестность Саровская быстро стеклась в обитель. Особен­но тяжка была скорбь Дивеевских сестер, потерявших в нем своего любимого духовного отца и попечителя, и скорбь их была тем безутешнее, что не было человека, который бы в состоянии был заменить его в каче­с­т­ве духовного руководителя.
В ночь блаженной кончины преподобного Серафима, подвизав­шийся в Глинской пустыни Курской губерний иеромонах Филарет, выходя из храма от утрени, указал братии на необыкновен­ный свет на небе и про­изнес:
– Вот так-то души праведных отходят на небо! Ныне душа отца Серафима возносит­ся на небо.
В продолжение восьми дней тело преподобного Серафима стояло открытым в Успенском соборе. Могилу блажен­ному старцу приготовили на том самом месте, которое давно было намечено им самим. Саровская обитель еще до дня погребения была наполнена тысячами народа, собрав­шегося из окрестных стран и губерний. Все единодушно оплакивали кончину благодатного старца. В день погребения его за литургией было так много народа, что местные свечи около гроба от духоты гасли. Погребение тела преподобного Серафима было совершено игуменом Саровским Нифонтом, с многочислен­ною братьею; тело было предано земле по правую сторону соборного алтари. Над могилою воздвигнут был впоследствии чугунный памятник в виде гробницы, с надписью: «жил во славу Божью 72 года, 6 месяцев и 12 дней».
И по блаженному преставлению своему, преподобный Серафим всем обраща­ю­щимся с верою к нему подавал различные исцеления и чудотворения. И тогда, когда кончилось для него земное стран­ствование, он продолжал являть людям ту же любо­вь и помощь, вкладывая во все отношения к ним неизъяснимая сокровища сочувствия, именуя их с неизъяснимой добротой: «радость моя», как звал всех при жизни. Особен­но часто являл­ся он Саровским инокам и Дивеевским сестрам для их исцеления и утешения.
Так, спустя не более полгода после блаженной жизни старца Серафима, одна сестра Дивеевской обители подверглась припадкам беснования. Но вот в одну ночь она видит, будто находит­ся в Дивеевской церкви, где был и преподобный Серафим. Старец, взяв больную еще с другою находив­шеюся здесь сестрою за руки, как будто бы ввел больную в алтарь, обошел с нею кругом престола, и она вдруг почувствовала себя легко и хорошо. Проснув­шись, она сотворила крестное знамение и вполне пришла в себя; проснулась она совершен­но здоровою и с тех пор не подвергалась прежним припадкам и пользовалась полным здоровьем.
Другая сестра Дивеевской обители сильно заболела глазами. Накануне нового 1835 года видит она сон, что находит­ся в церкви Тихвинской Божьей Матери, и что из царских врат выходит в белой ризе преподобный Серафим, подает воздух и велит отереть им глаза. Она спросила его:
– Ты ли это, батюшка?
Серафим отвечал:
– Какая ты, радость моя, неверующая! Сама же просила меня, а не веришь, ведь я у вас обедню совершаю.
После сего старец сделался невидим. С того времени болезнь глаз прошла у инокини.
Известный и всеми уважаемый под именем «Святогорца» русский подвижник Афонской горы, иеромонах Серафим в схиме Сергий, в сво­их келейных записках передает следуюшее:
«В 1849 году я заболел. Болезнь моя была убий­с­т­вен­ная, я не думал, что останусь живым. Никакие средства не могли восславить меня. Я отчаял­ся. Только в поздний вечер 1850 года вдруг кто-то тихо говорит мне; «завтра день кончины отца Серафима, Саровского старца; отслужи по нем заупокойную литургию и панихиду, и он тебя исцелит». Это меня сильно утешило. Я хотя лично не знал отца Серафима, но в 1838 году, быв­ши в Сарове, возымел к нему веру и любо­вь. Эти чувства еще более утвердились во мне, когда в 1839 году мне снилось, что служу молебен отцу Серафиму от всей души и громко воспеваю; «преподобие отче Серафиме, моли Бога о нас!» Только, когда нужно было читать Евангелие, я не знал какое читать, преподобного или другое. Вдруг кто-то говорит мне: читай от Матфея Зб-е зачало. При этих словах таин­ствен­ного голоса я пробудил­ся. С той поры и поныне я искрен­не верю, что отец Серафим – великий угодник Божий. Но обращусь к начатому (т.е. к рассказу о своей болезни в 1849 году). По тайному внушению, убеждав­шему меня к поминовению отца Серафима, я попросил, сам будучи не в силах отслужить по нем литургию и панихиду, и лишь только это сделал – болезнь моя миновалась: я почувствовал чрезвычайное спокойствие, избавил­ся от насилия неприязнен­ного. И с той поры поныне благодатью Божьей здоров».
В 1858 году Дивеевская инокиня Евдокия, в среду на пятой неделе Великого поста, вместе с другими сестрами, набивала льдом огромный общий ледник и, нечаянно поскользнув­шись, упала на дно с высоты трех сажен. Ее подняли замертво, причем она жаловалась на смертель­ную боль в боку и в голове, и малейшее прикосновение повергало ее в продолжи­тель­ный обморок. Приехав­ший лекарь нашел положение ее очень опасным. Спустя две недели, в течение которых она почти не спала от боли, в полночь на великий четверг забылась она тонким сном в котором, увидала, что преподобный Серафим вошел к ней в келью и сказал: «я пришел навестить сво­их нищих (так и при жизни называл он вверен­ных его попечение Дивеевских сестер); давно здесь не был». Больная с горькими слезами воскликнула: «батюшка, как у меня бок то болит!» Старец же, сложив три перста правой руки, три раза перекрестил расшиблен­ное место, говоря: «прикладываю тебе пластырь и обвязания», – после чего стал невидим. Евдокия проснулась, но в кельи было совершен­но пусто и тихо, и она снова заснула. В пять часов утра она проснулась лежащею на больном боку, не чувствуя никакой боли. Припомнив явление к ней старца Серафима, она говорила, что «долго чувствовала, как будто пластырь лежит на ушиблен­ном месте». В тот же день она одна без всякой помощи встала с кровати и поведала всем о чудесном своем исцелении.
Многим преподобный подавал исцеления, советуя пить воду из своего источника и омы­ваться ею. Так два года спустя после кончины старца, одна сестра Дивеевской обители была больна горячкой и находилась при смерти, причем совершен­но потеряла способность владеть рукою. И вот видит она во сне преподобного, который спрашивал, почему она не придет к нему на источник и, взяв за больную руку, поднял приказывая непремен­но исполнить это. Проснув­шись, инокиня почувствовала, что рука ее исцелена; когда же сестры отвезли ее в Саров на источник Серафимов и облили водою из него, то она получила полное выздоровление.
Ротмистр Теплов, питав­ший особое уважение к преподобному Серафиму, в 1834 году приехал в Саров с трехлетней дочерью, болев­шей ногами. Отслужив панихиду на могиле старца, понесли дитя к Серафимову источнику, твердо веруя, что Господь за молитвы старца помилует больную. Напо­ив ребенка водою из сего источника и омыв ему ноги, взяли воды в монастырь, с намерением отслужить над нею молебен с водоосвящением. Но, при входе в монастырь, девочка вырвалась из рук няньки и побежала вперед, как здоровая, и получила совершен­ное исцеление.
В 1856 году единственный сын вице-губернатора Костромской губернии А.А.Борзко, восьми лет, начал страдать спазмами в желудке, превратив­шимися в сильную болезнь с страшными, изнури­тель­ными припадками, так что родители стали отчаи­ваться за его жизнь. В это время рясофорная монахиня Костромского женского монастыря С.Д.Давыдова подарила матери больного ребенка описание жизни и подвигов Серафима Саровского, которое и стали читать оба родители ребенка, дивясь действиями благодати Божьей, явив­шимся в преподобном. В одну ночь ребенок увидел во сне Спасителя, окружен­ного ангелами, Который обещал больному выздоровление, если он исполнит то, что прикажет ему старец, который придет к нему. Потом явил­ся ему старец и, называя себя Серафимом, сказал:
– Если хочешь быть здоровым, возьми воды из источника, находящегося в Саровском лесу и называемого Серафимовым и три дня утром и вечером омывай голову, грудь, руки и ноги, и пей.
Утром ребенок рассказал свой сон родителям, которые недо­умевали, как достать воды, и скорбели о том. На другое утро ребенок рассказал другой сон: к нему являлась окружен­ная ангелами Божья Матерь, и с любо­вью приказывала исполнить слова старца. В этот самый день вернулась путеше­с­т­вовав­шая в Саров госпожа Давыдова, и родители просили помочь им достать воды из источника Серафимова. Та тотчас же прислала им бутылку этой воды. И когда поступили по наставлению старца, дитя, постепен­но оправляясь, совершен­но выздоровело.
Иных преподобный Серафим спасал от разбойников и воров, чудесно являясь им с угрозами. Так однажды, Муромскими лесами шла богомолка. Услыхав в глухом месте страшные крики и стоны, она вынула находив­шееся при ней изображение Серафима и перекрестила им себя и то место, откуда раздавались крики. Вскоре неподалеку были найдены два изувечен­ных человека, которые рассказали, что разбойники хотели их убить, но вдруг разбежались. Пойманные впоследствии, разбойники, каясь о разбое в Муромском лесу, рассказали, что когда они готовились нанести сво­им жертвам последний удар, вдруг из лесу выбежал седой, согбен­ный, в измятой камилавке монах с грозящим пальцем в белом балахоне, с криком: «вот я вас» А за ним бежала с кольями толпа народа. Им показали изображение Серафима, отобранное от странницы, и они признали его.
Шацкой купчихе Петаковской, знавшей старца при жизни и глубоко чтившей его, однажды явился во сне преподобный Серафима и сказал:
– В ночь воры взломали лавку твоего сына, но я взял метелку, и стал мести около лавки, и они ушли.
Действительно, по­утру все запоры были найдены вырванными, но лавка – целой и нетронутой.
В 1865 году, в доме некоей госпожи Бар, перед Рождеством, когда там раздавали, по обычаю, пособия нуждающимся, преподобный явился в виде согбенного, седого старца. Раздатчице подаяний он объяснил, что пришел не за подаянием, а ему нужно самому видеть хозяйку. Когда одна прислуга шепнула другой, что это, вероятно, бродяга, старец обещая вскоре зайти, когда будет хозяйка, ушел. На раздатчицу напало раскаянье, и она бросилась за ним на крыльцо. Но он исчез, а от хозяйки все скрыли.
Подозрительной же слуге кто-то сказал во сне:
– Ты напрасно говорила: у вас был не бродяга, а великий старец Божий.
На следующее же утро госпоже Бар была прислана по почте посылка с изображением преподобного Серафима кормящим медведя, в каковом изображений беседовав­шие накануне со святым старцем узнали его.
Много и иных чудесных знамений и исцелений являл преподобный Серафим по блажен­ном своем преставлении. В продолжение семидесяти лет со дня кончины преподобного Серафима совершались непрерывно исцеления по вере прибега­ю­щих к нему с молитвою и с верою в предстатель­ство его пред Господом. В 1891-м году над гробницей преподобного Серафима выстроена была часовня. Память о высоком подвижническом житии святого старца и вера в силу его молитвен­ного предстатель­ства, с течением времени, не только не ослабевала, но все более и более возрастала и утверждалась среди православного народа во всех его сословиях. Вполне разделяя народную веру в святость старца Серафима, Святейший Синод неоднократно признавал необходимым приступить к надлежащим распоряжениям о прославлении угодника Божья. В 1895-м году преосвящен­ным Тамбовским было представлено в Святейший Синод про­изведен­ное особою комиссией расследования о чудесных знамениях и исцелениях явлен­ных по молитвам старца Серафима, ко­их обследовано было до 94 случаев. После того преосвящен­ным Тамбовским дважды, в начале и в конце 1897 года, представлялись в Святейший Синод собрания копий письмен­ных заявлении разных лиц о чудесных знамениях и исцелениях совершав­шихся по молитвам святого Серафима. Наконец в 1902-м году 19 июля, в день рожденья старца Серафима, его Императорскому Величеству, Государю Императору Николаю Александровичу благо угодно было вспомянуть и молитвен­ные подвиги почив­шего и всенародное к памяти его усердие, и выразить желание, дабы доведено было до конца начатое уже в Святейшем Синоде дело о прославлении благоговейного старца. В начале следу­ю­щего 1903 г. Святейший Синод в полном убеждении в истинности и достоверности чудес, соверша­ю­щихся по молитвам старца Серафима, определил признать его в лике святых благодатью Божьей прославлен­ных, а всечестные останки его – святыми мощами. Иждивением Их Императорских Величеств для них была изготовлена богатая сребропозлащен­ная рака. Торже­с­т­венное прославление новоявлен­ного угодника Божьего было совершено, в присутствии Их Императорских Величеств Государя Императора и Государынь Императриц и других членов Августейшей фамилии и многотысячных масс народа, 19 июля 1903 года и сопровождалось многочислен­ными исцелениями, истекав­шими по молитвен­ному предстатель­ству преподобного Серафима, Саровского чудотворца.
Молитвами его да сохранит Господь Бог и нас всех от всякой скорби и болезни! Богу же, дивному во святых Сво­их да будет всякая честь, слава и поклонение – всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Наверх

Наверх